Сколько золота в этих холмах

Она чуть не падает на него, и он в ужасе отшатывается. Ее кровь на его чистой, белой рубашке. Свежие розовые капли. Она была права. Его одежда на тропе долго не продержалась бы.

– О золоте, – глотая звуки произносит она. Она надеется, что он понимает, хотя во рту у нее земля и кровь. – Я, я имею в виду себя. Нас. Вы можете написать об этом…

Слова у нее иссякли, она протягивает ему пустую руку, снова и снова, словно золото отпечаталось на ее ладони.

* * *

Она снова приходит в себя, чувствуя запах ма. Свет другой. Дождь за маленьким окном прекратился.

Она лежит на матрасе ма, прижавшись лицом к подушке в том месте, где обычно лежит лицо ма. Под ртом Люси расползается пятно. Розовое, теперь буреет. Час шакала, когда цвета становятся нечеткими и грязными. Трудно сказать, что настоящее, что нет. Как она попала сюда? Она помнит, как рука учителя подняла ее, помнит серую гриву, теплую шею Нелли – вероятно, учитель привез ее домой.

Она слышит его голос. Четкий, чеканно чистый во мраке хибарки.

– …беспокоюсь, – говорит он. – За всех вас.

– Я ценю ваше предложение, – говорит ма. Она стоит, скрестив руки, ладони засунуты под мышки. Спрятаны ее голые руки с мозолями и шрамами. Это вне дома они никогда не бывает без перчаток. – Но переехать к вам – для вас это будет слишком обременительно. Мы здесь в полной безопасности.

– Но что дальше? – Странно слышать вопрос ма в устах учителя. – Вы и Люси заслуживаете лучшего. – Он огляделся – мельком, но этого достаточно, чтобы оценить тесную комнатенку. – Люси рассказывала мне, как вы воспитывали ее, не имея ничего. Я могу читать между строк. Ваше влияние очевидно. За столько лет я почти не встречал человека ваших нравственных качеств, в особенности среди слабого пола. Может быть, Люси сказала вам о моей монографии. Труд моей жизни – изучать и фиксировать все незаурядное. Ваша дочь производит сильное впечатление, но я, вероятно, ошибочно выбрал главного персонажа.

«Нет», – хочет сказать Люси. Ее распухший рот сомкнут болью.

– Я не представляю собой ничего особенного, – говорит ма. – Я делаю это ради моих детей. Вот почему мы должны уехать, прежде чем появится следующий.

– Но дороги небезопасны. Останьтесь еще ненадолго. Помогите мне в моей работе. От вас потребуется всего лишь ответить на некоторые вопросы. Я могу вам заплатить. Еще три месяца, я думаю. А если вы почувствуете опасность – мои двери открыты для вас, но только для вас и, может быть, Люси. А когда вам придет время рожать… городские доктора – мои хорошие друзья.

Учитель подходит ближе, он смотрит на нее такими серьезными глазами. Ма не хочет встречаться с ним взглядом. Она оглядывает хибарку, как только что оглядывал он. Останавливает взгляд не на спрятанном золоте, а на окне, сквозь которое проникает дождь, на почерневшем жестяном потолке, недомытой посуде. Люси знает, куда будет смотреть ма – на те же места, на которые смотрит она, возвращаясь из аккуратного здания школы, солнечной гостиной. На все их темные и грязные места. На весь их стыд.

– Вы по-прежнему очень красивы, – говорит учитель. Глаза ма прекращают блуждать по комнате и останавливаются на нем. Он откашливается. Он человек, для которого важна точность. – Вы и сейчас очень красивы.

Окровавленный рот Люси пересыхает. Она осознает свою жажду, но жажду особого рода: в доме, насквозь пропитанном влагой.

Неужели ма покраснела? В полутьме трудно сказать.

– Спасибо. У меня еще много вещей не собрано, и я уверена, вы человек занятой. Я благодарю вас за то, что привезли сюда Люси, но мы сегодня не готовы к развлечениям. Вы видите, в каком состоянии здесь всё…

Ма показывает рукой на недоупакованные вещи и замирает. Обнажившиеся голубые пятна на ее руках напоминают раскраску какого-то невиданного животного. Она быстро убирает руку и издает тонкий нервный смешок, каких Люси никогда от нее не слышала.

– Вы, наверно, хотите поскорей вернуться, – говорит ма, а учитель спрашивает:

– Позвольте потрогать?

Ма идет к двери, чтобы открыть ее, и в этот момент учитель устремляется вперед. Путаница рук и ног. Взгляд ма над плечом учителя встречается, наконец, со взглядом Люси. Рот ма удивленно раскрывается – то ли от действий учителя, то ли при виде пришедшей в себя Люси – этого Люси не может знать. Настал час шакала, и тени потеряли четкость, их края накладываются друг на друга. Учитель прикасается к руке ма, Люси в этом почти не сомневается. Рука ма прижата к животу, и на миг его рука, возможно, замирает на животе ма.

* * *

Когда учитель ушел, ма подходит к Люси с тазиком и протирает ее подбородок. Запекшаяся кровь отделяется от царапины, смешивается со слезами Люси. Ма наклоняется, чтобы выжать тряпицу, и Люси видит свое отражение в зеркале. Ее некрасивое лицо исказилось еще сильнее.

Ма выпрямляется и появляется снова в виде отражения. Ее белая шея, ее гладкие волосы, укор в ее глазах.

Люси говорит:

– Ты нравишься учителю.

– Гуай[67], – говорит ма, вытирая слезу со щеки Люси. – Скоро перестанет болеть.

– Он прав. Ты красивая. – Ей далеко до красоты ма. Или Сэм. Далеко до их блеска.