Сколько золота в этих холмах

– Ты нас слышала?

Люси кивает.

– Он добрый человек. Он испугался за тебя. Он хотел, чтобы мы почувствовали его гостеприимство.

Но неделю назад он отослал Люси домой.

– Ты имеешь в виду, он хочет, чтобы ты почувствовала его гостеприимство.

– А на чьих плечах, по-твоему, лежит обязанность заботиться о вас? Ни дэ[68] ба? – Изо рта ма вылетает ниточка слюны. – Фэй хуа. Вы бы у него голодали, пока он копает вам могилы на холмах.

– Он нашел золото, – говорит Люси, стараясь не показать свое разочарование.

– Мэй цо[69]. А может ли он это золото сохранить? Девочка Люси, мне небезразличен твой отец, но удача не на нашей стороне. Не на этой земле. Я давно это знала.

Ма еще раз стреляет глазами по комнате, движения быстрые, как птицы, поющие на заходе солнца, отчего ты их никогда не видишь, только шевеление травы, где они сели. Она стреляет глазами в дымоходную трубу плиты со спрятанным в ней мешочком, в соломенный тюфяк с мешочком, шкаф с двумя мешочками, такими маленькими и тонкими, что они уместились между дверными петлями. В последнюю очередь ма смотрит на себя. Она сжимает что-то между своих грудей: мешочек, который Люси не видела прежде. Судя по его размеру, там должно быть немало золота.

– Может быть, нам не понадобится помощь твоего учителя. Но я намерена держать этот вариант в запасе. Ни чжидао, девочка Люси, что такое настоящее богатство? – Люси показывает на мешочек, который ма возвращает себе за пазуху. – Бу дуй, нюй эр[70]. Я могла бы потратить это золото завтра, и оно принадлежало бы кому-то другому. Нет, я хочу, чтобы у нас было богатство выбора. Его никто не может отобрать. – Ма издает вздох, долгий и низкий, и потом Люси будет вспоминать этот вздох каждый раз, когда будет слышать стон ветра через слишком маленькое отверстие. – Мэй гуаньси, ты поймешь, когда повзрослеешь.

Ма уже говорила это прежде.

– Не думаю, – отрезает Люси. – Я думаю, я бы поняла, будь я покрасивее.

Ма улыбается. Губы, белые зубы. А потом улыбка меняется, губы ма кривятся, открываются десны и два клыка, один – со щербинкой, и виден кончик языка. Плечи ма горбятся, глаза превращаются в щелочки – ма все еще улыбается, но она изменилась.

Потом мышцы на ее скулах расслабляются, и Люси снова видит знакомое лицо ма.

– Тин во, девочка Люси. Я в тот день хотела сказать, что красота – своего рода оружие, чей век короток в сравнении с другими. Если ты желаешь им воспользоваться – мей цоо[71], в этом нет ничего зазорного. Но тебе повезло. У тебя есть вот это. – Она постукивает по голове Люси. – Син лэ, син лэ[72]. Не плачь.

Люси ничего не может с собой поделать. Это как подъем воды в ручье – то, что есть в ней, копилось неделями, месяцами. Она плачет сильнее. В зеркале она видит, что кровь с ее подбородка исчезла, вместо крови – эта новая влага. Капля падает на руку ма. Люси не похожа на ма. У нее нет красоты ма. И все же в кривом зеркале видно сходство. Ответная печаль в отражении ма, хотя она и не льет слез. Ма подносит соленую слезинку Люси к своему рту и всасывает ее.

Ветер

Ма говорит Люси, что та должна сказать, будто она упала на плиту, когда упаковывала вещи. Это почти не имеет значения – когда ба и Сэм возвращаются этим вечером, они слишком заняты: нужно привести нового мула из потайного места за сараем с инструментами, нужно загрузить новый фургон.

Сэм переносит кресло-качалку ма через порог, и в этот момент внутрь врывается порыв ветра, своей яростью чуть не опрокидывая Сэм. Ветер с материка со звуком плещущей воды.

Тем не менее они трогаются в путь, пригибаясь на ветру. Они двигаются мимо шахтерских хибарок, по главной городской дороге, люди смотрят на них, не таясь. Они добираются до дороги, ведущей из города, и видят, что дорога затоплена. Вода и слякоть от берега до берега – настоящая река. Океан.

До них уже несколько недель доходили слухи, что затоплена вся долина, на прежде сухой земле появляются многие сотни озер. Теперь ветер надул сюда бурую воду, перекрыл тропинки, ведущие в город и из него. Они в ловушке.

– Вода завтра спадет, – заверяет их ба, когда они возвращаются в свою хибарку, которая теперь выглядит еще более удручающей, чем обычно. Свечной огарок мигает на пустом столе – они оставили клеенку, тарелки, бóльшую часть вещей в фургоне.

– На следующей неделе, – говорит он, когда наступает завтра. – Эта погода – не что иное, как цепочка невезения. Пройдет.

Глаза ма пустеют, как глаза пойманного кролика. Она отворачивается при слове «везение».