Скопус-2

В спальне на гвоздике висела кукольная махонькая подушечка. На ней была пришита желтая шестиконечная звезда, привезенная бабушкой из жмеринского гетто. В эту звезду бабушка втыкала иголки.

Иногда на станции задерживались воинские эшелоны. Торговки в шершавых платках расставляли у ног домашний товар: горки моченых яблок в крапинах и глиняные крынки молока.

— Кому квасницы! Налетай! Сегодня дешевше!

Солдаты, расхристанные, без ремней, выскакивали из вагонов, с флягами и котелками толпились за кипятком, слюнили самокрутки, присев на тусклые рельсы. Некоторые спрашивали про аптеку и, зыркнув на часы, торопливо покидали вокзал.

В аптеке одни чуть не с порога кричали заливисто:

— Папаша, трипперок чем лечишь?

Другие отзывали в сторонку, хрипели деду в лицо:

— Богом клянусь — отблагодарю! Ничего не пожалею! Сульфидин — во! — как нужен…

Дед доверял интуиции. Поджав тонкие губы, качал хохолком:

— Сульфидина нет даже на складе.

Они божились, стучали себя в грудь, называли деда профессором. Когда просьба не помогала, переходили к угрозам с обещанием прижать к ногтю, кишки выпустить. Бывало, для понта, хватались за пустой карман:

— Распатроню, клизма старая!

Дед невозмутимо наводил порядок на стойке. Фасовал таблетки, выстраивал ровным строем пузырьки, с плеч у них, как мантии, свисали сигнатурки.

Но если проситель не выглядел психом и рожа не босяка, дед исподволь обнадеживал вслух:

— Без рецепта — не могу, — говорил он.

И любому недоумку становилось ясно, что лекарство есть, надо только уломать старикана, найти подход к его натуре.

После дождя деревья обвисли и потемнели. От паровозов пахло теплой соляркой. Доктор Поляков снова обламывал у ампулы хоботок. Учебный год начался, и дома решили не отправлять меня в школу.

— Ребенок должен окрепнуть.

Мне повезло. Я не корпел над учебниками. Дела поважнее занимали мысли, требовали сноровки. К примеру, умение взвешивать. Наука простая, но аптечные весы пугались меня, вздрагивали от дуновения. А крохотные гирьки стояли по горло в гнездах букового бруска, и вынимать их полагалось пинцетом. Я знал уже, где ключ от шкафа с надписью «Toxica» и пиратским знаком на стекле. Знал, сколько стоит сульфидин и сколько его нужно больному.

Дед выгребал порошки до чистого дна в ступке. Но на стенках все же оставались едва видимые полоски. Я скреб чинкой по округлости чаши, тайком собирал пыльцу. А делать бумажные облатки вскоре умел не хуже деда.

Мало-помалу запас прибавлялся. Я хранил его среди медицинских словарей. И всякий удобный раз пересчитывал накопленное добро.

Мне не пришлось долго ждать пока подморгнет случай.

Колокольчик заволновался, и дверь нехотя впустила длинного лейтенанта в мокрой шинели. Лейтенант носил светлые несерьезные усы. Они не делали его старше. Слово «сульфидин» он произнес шепотом. Дед листал журнал регистрации. Коротко глянул поверх очков на новые погоны и отказал. У лейтенанта был растерянный вид и отчаянье в голосе. Острый кадык его ерзал над гимнастеркой, выталкивал мольбу:

— Помогите… прошу…

Но дед объяснял уже про склад.

Я вышел из аптеки. Улица была застлана дождем. Укрыв голову курткой, я стоял под стеной. Из трубы водостока хлобыстал пенистый поток. Лейтенант появился в дверях, зло вздернул воротник.

— Дяденька! — позвал я из-за угла.

Он подошел без интереса, занятый своей заботой. Покосился на меня с высоты.

— Я внук аптекаря. Есть сульфидин… двенадцать порошков…

Он сразу поверил. Усы ожили, во рту сверкнули коронки.

Озираясь на соседские окна, мы отошли под навес, там было укромно и сухо. Лейтенант блаженно тер ладони, глаза его покраснели, готовые пролиться от нечаянной радости. Не дыша, он уложил порошки в глубь шинели и наглухо застегнулся. Я спрятал деньги за пазуху.

— Спасибо, братка! Век не забуду!..

Он посмотрел на часы, присвистнул и, подобрав полы шинели, бегом пустился в сторону вокзала. Под сапогами весело взрывались лужи.

Нездешние тучи заполнили небо, лезли на дальние скользкие крыши. Я вернулся в дом. На животе у меня грелись двенадцать сотен.

Вечером дед разбавлял в мензурке спирт. Себе и гостю. Доктор Поляков продувал мундштук в ладонь, на пунцовом лбу проступала тугая жила. Доктор мастерски умел пускать кольца дыма. Синие скрученные баранки стремительно плыли вверх, там растекались завитушками и неуловимо исчезали, будто их впитывал потолок.

После рюмки взрослые заводили нудный разговор о лекарствах. Доктор убеждал деда:

— …Вера в лекарство должна быть фатальна. Возведена в абсолют. Поверьте лекарю: самовнушение совершает чудеса!..

Я думал о лейтенанте. Теперь все зависело от его самовнушения, от веры в лекарство. Занятый едой, я слышал скрежет эшелона в ночном пространстве. Видел: качается фонарь на крюке, храпит теплушка. У лейтенанта, конечно, в душе баян играет. И мысли у него праздничные, короткие, разморенные чаем и удачей. Лейтенант спокоен за свое здоровье…

Я надеялся на чудо. Еще бы! В моих порошках лишь наполовину был настоящий сульфидин. Остальное — растертый мел. Смешать их вместе — не отличишь по вкусу…

Ефрем Баух