Скопус-2

Нам чужды были расовое превосходство и сословная неприязнь. Канарейки и кенари стали спутницами и спутниками жизни людей самых различных классов и профессий. В роскошных особняках европейской аристократии наше присутствие своеобразно украшало женщин: знатные дамы принимали гостей с собственной канарейкой на пальце. Нас можно было встретить и в кабинете политического деятеля, и в каюте капитана океанского корабля. Мы никогда не гнушались трудовым людом и жили с ремесленниками, рабочими, клерками, мелкими лавочниками, с портнихами, с гувернантками и с сельскими врачами. Мы стали символом провинциального, тихого, теплого, уютного образа жизни.

Мировые войны дважды тормозили наше развитие. Некоторые любители много усилий приложили, чтобы спасти лучших из нас. Французы, например, спасаясь от гитлеровцев, прятали нас среди другого имущества, погруженного в детские коляски и на велосипеды.

Во время второй мировой войны погибло огромное количество канареек. Однако после войны любители с удвоенной энергией взялись за прерванное дело. Но они плохо знают нашу жизнь, не всегда разбираются в наших биологических особенностях и свойствах; режимы существования, которые они для нас создают, нам не всегда подходят: они не понимают, что в неволе можно содержать только совершенно одомашненных канареек.

К. Болле утверждает, что мы совсем иные в родной для нас обстановке, в залитых солнцем цветущих садах и долинах, среди роз, жасмина и кипарисов. «В воздушных высотах, — пишет он, — теряется твердость звука, песня звучит гораздо красивее, чище и звонче. Западающие в душу грудные звуки производят особенно сильное впечатление именно в исполнении дикой канарейки».

— Смолкни, пташка-канарейка! Полно звонко распевать! — загрустил Желтый петух. — Перестань ты мне, злодейка, ретивое надрывать!

Появляется АФ

Его зовут Александр Федорович Абольский, 1934 года рождения, еврей, постоянно прописан на Гражданской улице. Белокурый молодой человек с крупным носом, в цвете сил и лет. Он и через сто лет молод, хотя ему далеко за тридцать. Удивительно, как школьные и студенческие годы продлевают молодость! В свои «далеко за тридцать» не мог бы он командовать полком, возглавлять общественно-политическое движение, умереть на дуэли, написав томы, и выстроить семью.

Отца нашего героя звали Натан. Происходя из раввинской семьи, он сумел точно перевести свое имя как Федор; имя стало, таким образом, указывать на глубокую связь с русской почвой. Но наш герой смущался, когда его называли по имени-отчеству, и мы станем называть его АФ.

Александр Федорович Адуев ехал в Петербург, а вот АФ — из Петербурга. Александр Федорович Адуев отправился в дорогу однажды летом, а вот АФ — поздней осенью. Середина прошлого века была летней порой Российской империи, несмотря на проигранную Крымскую кампанию, — а что же такое семидесятые-восьмидесятые годы, как не глухая осень?

Москва не сразу строилась, а Петербург — сразу; приехав в Москву, люди сначала осматривались, а потом обстраивались; ставили дома там, где им нравилось жить, где жить им было удобно. Москва оставалась столичным городом при Петербурге-столице. Москва была столичным городом азиатского Русского царства, Петербург же — столицей, подтверждающей европейские претензии Российской империи. Перенос столицы из Петербурга в Москву означал исконное желание русских вернуться к азиатской символике: ханский шатер должен находиться в центре стана. Большевицкий интернационализм обернется, как мы теперь знаем, возвращением к азиатским корням. «Скифы» были написаны незадолго до переезда русского правительства в Москву.

Это вот Москва не сразу строилась, а Петербург — сразу. Сначала построили, а потом — поселили в нем людей, чтоб жили, как приказано. А приказано было жить, как живут в Европе. Петербург не строили, чтоб в нем жить; его создали, чтобы осуществить мечтаемое. Город останется самим собой и без людей. Но и пустым скелетом на ветру он будет называться так, как был назван.

Петербургские жители объявили Европу своей второй родиной и были правы: нерусский город Петербург стал окном в Европу. Через это окно проникал свежий европейский воздух; веяния этого воздуха смешивались здесь с азиатскими запахами. Тем дело и заканчивалось, потому что через окно можно смотреть, обозревать, дышать, наконец. А ходят не через окно, а через дверь. Через окно сигают, что петербуржцы иногда и делали. Постепенно петербургские жители из Петербурга исчезли. «Петербургу быть пусту» — не пророчество, а результат логических рассуждений.