Скорбь сатаны

И как я уже говорил раньше, принц приехал и прошел через всю программу, выдуманную для его развлечения и уехал, вежливо поблагодарив нас за оказанный ему прием. Когда разъехались и остальные гости, и мы опять остались вдвоем с женой, какая-то страшная тишина, и опустошение наступило в доме, словно бесшумные предвестники приближающейся беды.

Сибилла, кажется, ощущала то же, что и я, и хотя мы друг другу не доверяли своих тайн, я видел, что она находилась под таким же тяжелым необъяснимым гнетом, как и я. Она стала чаще отправляться в Коттедж Лилий и возвращалась с этих посещений, как мне казалось, в более мягком настроении, ее голос звучал ласковее, ее глаза были нежнее и задумчивее. Однажды вечером, она внезапно сказала:

— Я начинаю думать, Джеффри, что в жизни есть что-то хорошее, если бы я только могла это понять; к сожалению вы последний человек, могущий помочь мне в этом.

Я сидел в кресле у открытого окна и курил; услыхав ее слова, я быстро обернулся и посмотрел на нее не без чувства удивления и негодования.

— Что вы хотите сказать, Сибилла? — спросил я. — Неужели вы не знаете, что я имею сильнейшее желание видеть вас только с лучшей стороны; многие из ваших идей всегда были мне противны…

— Остановитесь, — проговорила она быстро, и её глаза зловеще засверкали… — Мои идеи были вам противны, говорите вы? Но что сделали вы, вы, мой муж, чтобы изменить их? Разве у вас не те же низкие страсти, как у меня? И разве вы не удовлетворяете их. Что я в вас вижу, с чего я могла бы взять пример? Вы здесь хозяин, и вы высказываете свою власть со всей наглостью, которою только может вам внушить ваше богатство. Вы бодрствуете, пьете и спите; приглашаете ваших знакомых только чтобы удивить их той роскошью, в которой вы живете, читаете и курите, стреляете и ездите верхом, вот и все; вы самый заурядный человек; в вас нет ничего исключительного. Разве вы даете себе труд узнать, что во мне творится? Стараетесь ли вы, силой и трепетом искренней любви, поставить передо мной более благородные цели, чем те, которые сознательно или бессознательно я всосала в себя с самого детства; стараетесь ли вы придвинуть меня, страстную, ошибающуюся женщину, к тому свету, о котором я мечтаю, к свету веры и надежды, в котором я могла бы найти покой? — И, внезапно спрятав голову в подушки кушетки, на которой она сидела, она разразилась потоком неудержимых слез.

Я вынул сигару изо рта и беспомощно посмотрел на нее. Это был послеобеденный час, и вечер стоял мягкий и тихий; я съел много, выпил немало и чувствовал себя вялым, почти сонным.

— Что с вами, Сибилла? — пробормотал я, — у вас должно быть истерика…

Она вскочила с кушетки; слезы ее остановились, как будто ярко вспыхнувшая краска в ее щеках сожгла их, и дико засмеялась.

— Конечно! — воскликнула она, — у меня истерика! И ничего другого! Это объясняет все, что может произойти с женщиной! Женщина не имеет права волноваться… И все излечивается нюхательной солью. У нее горе! Пустяки, разрежьте шнуровку ее корсета! Отчаяние и чувство греховности угнетают ее! Тоже пустяки: смочите ей виски туалетным уксусом! Женщина — игрушка; игрушка, которая может, однако, сломаться; но когда она ломается, отбросьте ее, киньте в сторону; не стоит склеивать столь хрупкую безделицу!

Она остановилась, внезапно задыхаясь и, раньше, чем я мог собрать мысли и найти слово, чтобы ответить eй, высокая тень появилась в отверстии окна и послышался знакомый голос:

— Можно мне воспользоваться правами дружбы и войти без доклада?

Я быстро вскочил.

— Лючио! — воскликнул я, хватая его за руку.

— Нет, Джеффри, — сказал Риманец, отстраняя меня и подходя к Сибилле, которая стояла неподвижно около кушетки. — Леди Сибилла, принимаете ли вы меня?

— Можете ли вы спрашивать об этом? — сказала она с очаровательной улыбкой и голосом, в котором пропали вся жестокость и возбуждение. — Вы более, чем желанны! — Она подала ему обе руки, которые он почтительно поцеловал. — Вы не можете себе представить, как я желала снова вас увидеть!

— Прошу прощения, Джеффри, за мое внезапное появление, — Можете ли вы спрашивать об этом? — сказала она с очаровательной улыбкой и голосом, в котором пропали вся жестокость и возбуждение. — Более, чем желанны! — Она подала ему обе руки, которые он почтительно поцеловал. — Вы не можете себе представить, как я желала снова вас увидеть! обернулся ко мне Лючио, — но отправившись пешком со станции и идя по вашей великолепной аллее, я был так поражен красотой и мирной тишиной этой местности, что решил пройти через сад, в надежде где-нибудь встретить вас… И я был вознагражден. Я застал вас наедине, наслаждающихся обществом один другого, как самая счастливая чета в мире, и если бы я завидовал когда-нибудь земному счастью, то, конечно, завидовал бы вам.

Я быстро посмотрел на князя; он встретил мой взгляд спокойно и непринужденно, и я пришел к заключению, что он не слыхал истеричной вспышки моей жены.

— Вы обедали? — спросил я, подходя к звонку.