Скорбь сатаны

— Не смейте говорить о Боге! — сказал я страстно, — в этой комнате, в этом присутствии! Отчего вы хотите вызвать на меня проклятая? Помощь Бога, значит наказание, а угнетения Бога страшны! Сила должна признать, что она бессильна, раньше чем Бог поможет ей, сердце; должно разбиться раньше, чем Он утешит его! Но что я говорю! Я в Бога не верю! Я верю в неведомую Силу, которая витает вокруг меня и гонит к могиле. Вот и все. Сибилла думала, как я и не без основания, ибо что Бог сделал для нее? С рождения она была развратна и служила лишь игрушкой сатане…

Что то перехватило мое дыхание, я запнулся, не будучи в состоянии произнести дальше ни слова. Мэвис в испуге посмотрела на меня; с таким же испугом я ответил на ее взгляд.

— Что такое? — проговорила она шепотом.

Я сделал усилие заговорить, с трудом прохрипел «Ничего» и жестом умолил ее, чтобы она ушла.

Должно быть выражение моего лица было действительно страшно. Помню, что мисс Клер внезапно стушевалась… Оставшись наедине, я закрыл дверь на ключи спустил тяжелую бархатную портьеру, потом медленно подошел к мертвой жене.

— Сибилла! — сказал я громко, — мы одни, вы и я, одни, и только зеркало отражает нас, вас мертвой, меня живого! Теперь вы мне не страшны, ваша красота пропала! Ваша улыбка, ваши глаза, прикосновение вашей руки уже не могут возбудить во мне ту страсть, которой вы жаждали, и которая вам так скоро надоела! Что вы скажете мне? Я слыхал, что мертвецы иногда говорят, и я требую от вас удовлетворения, удовлетворения за то зло, которое вы мне причинили, за ложь, на которой вы основали наш брак, за измену, которую вы таили в вашем сердце. Не прочту ли я здесь, просьбу о прощении?

И я собрал исписанные листы бумаги почти ощупью, так как не мог оторвать глаз от бледного трупа: в розовом халате, столь упорно глядевшего на себя в зеркало. Придвинув стул, я сел рядом с покойницей, так что мое истощенное лицо отражалось рядом с лицом женщины-самоубийцы, и продолжал пристально рассматривать свою безмолвную жену; она была очень легко одета, под шелковым халатом была прозрачная белая рубашка, самого тонкого батиста, извязанная прошивками, так что изящные линии ее мраморного тела были ясно видны. Я нагнулся и тронул ее сердце, я сознавал, что оно не может биться, однако воображал, что, пожалуй, еще услышу трепетное биениеe. Когда я отстранил руку, что-то блестящее бросилось мне в глаза… вокруг талии Сибиллы была изумрудная змея с рубиновыми глазами, подаренная ей Лючио на свадьбу. Обвивая мертвое тело, змея, казалось, жила и чувствовала, и если бы она подняла голову и зашипела, я бы не удивился. Откинувшись на спинку стула, я остался без движения, как сама покойница и начал смотреть, как смотрела она, на наше изображение в зеркале… Я расслышал в коридоре тихие шаги и шёпот и понял, что некоторые из служащих ожидали меня; но мне это было безразлично. Я был весь поглощен этим страшным ночным свиданием, которое я сам себе устроил, и до такой степени увлекся этой мыслью, что зажег люстру и даже стеариновые свечи на туалетном столе. Когда вся обстановка засветилась и заблестела, так что труп казался еще более бледным и ужасным, я вновь уселся, чтобы прочитать посмертное послание жены.

— А теперь, Сибилла, — пробормотал я, наклонившись немного вперед и замечая с болезненным интересом, что в продолжении последних нескольких минут ее рот еще больше разжался, и улыбка стала еще безобразнее, — теперь исповедуйтесь в своих грехах! Так как я здесь, чтобы слушать. Такое немое выразительное красноречие, как Ваше, заслуживает внимания!

Порыв ветра с воплем пронесся вокруг дома, окна задрожали, и свечи стали мерцать. Я подождал, пока не замерли все звуки, и тогда, бросив взгляд на мертвую жену, под внезапным впечатлением, что она слышала мои слова и знала, что я делал, я начал читать.

Глава тридцать пятая

Посмертный документ начинался резко, без обращения к кому бы то не было: