Скорбь сатаны

Я ни разу не вошла в ее дом, хотя она имела дерзость приглашать меня; кроме того, я узнала, что она обещала одной из моих знакомых сто гиней, если та убедит меня появиться в ее залах: так как моя слава как „красавицы“, в соединении с моей гордостью и исключительностью, дали бы ее вечерам больший престиж, чем даже королевская особа могла ей дать. Она знала это, и я знала это — и, зная это, я никогда не удостаивала ее чем-либо большим, кроме поклона.

Но, хотя я нашла некоторое удовлетворение, мстя, таким образом, вульгарным выскочкам и общественным контрабандистам, я утомилась монотонностью и пустотой того, что великосветские люди называют „весельем“, и, внезапно заболев нервной лихорадкой, я на несколько недель для перемены воздуха была отправлена на берег моря с моей молоденькой кузиной, которая мне нравилась, потому что она была совсем не похожа на меня. Ее звали Ева Майтланд; ей было только шестнадцать лет, и она была чрезвычайно хрупкая — бедняжка! Она умерла за два месяца до моей свадьбы.

Она и я и прислуживавшая нам девушка поехали в Кромер, и однажды, сидя со мною на скале, она робко спросила, не знаю ли я писательницу по имени Мэвис Клер. Я сказала, что не знаю; тогда она протянула мне книгу, называющуюся „Крылья Психеи“.

— Прочитай — сказала она серьезно. — И ты поймешь, что такое счастье.

Я засмеялась и не поварила ей. Почти все нынешние писатели стараются внушить чувство отвращения к жизни и ненависть к людям. Однако чтобы угодить кузине, я прочла данную ей книгу и, хотя она не осчастливила меня, однако внушила удивление и глубокое уважение к женщине-автору. Я навела на ее счет справки, и узнала, что эта была женщина молодая, хорошенькая с незапятнанной репутацией, коей единственные враги были критики. Это последнее обстоятельство так подняло ее в моих глазах, что я немедленно купила все, что она написала и ее произведения стали для меня в некотором роде убежищем покоя. Ее теории насчет жизни странны, поэтичны, идеальны и красивы.

Хоть мне и не удалось применить их к собственной жизни, желание, чтобы в ее словах была частица правды, поддерживало и утешало меня. И женщина похожа на свое творчество, она тоже странна, поэтична, идеальна и красива. Мне кажется непонятным, что в данную минуту, она находится в каких-нибудь десяти минутах ходьбы от меня. Я могла бы послать за ней и все ей рассказать. Но она помешала бы мне исполнить мое решение. Она прильнула бы ко мне с чисто женской лаской, поцеловала бы меня и прошептала:

— Нет, Сибилла, нет, вы сама не своя, приходите ко мне и отдохните!

Странная прихоть пришла мне в голову… Я открою окно и позову ее… Она может быть в саду, пожалуй придет ко мне, если она услышит меня и ответит, кто знает? Может быть, мое решение поколеблется, и судьба, примет иное направление.

Ну что же? Я позвала ее! Трижды я послала ее имя „Мэвис“ в теплый солнечный воздух, и только маленькая птица ответила мне.

Мэвис!

Она не придет сегодня, Бог не выберет ее своим посланником. Она не может угадать, не может знать ту драму, которая живет в моем сердце, драма, сильнее, жгучее всех театральных трагедий. Если бы она знала меня такой, как я есть, чтобы она подумала…

Перенесусь к тому времени, когда мной овладела любовь, любовь страстная, сильная, бесконечная! Какая бешеная радость охватила меня, каким безумным восторгом загоралась моя кровь, какие волшебные сны наполнили мой ум!

Какие грезы овладели моим мозгом! Я увидела Лючио, и, казалось, великолепные глаза какого-нибудь великого ангела пролили свет в мою душу! С ним пришел его друг, в присутствии которого его красота только выигрывала — надменный, самодовольный дурак и миллионер Джеффри Темпест — тот, кто купил меня и кто, благодаря покупке, по закону называется моим мужем…»

Тут я приостановился и поднял голову. Казалось, глаза мертвой женщины впились в мое изображение в зеркале, голова слегка упала на грудь, и все лицо до странности напоминало лицо графини Эльтон, когда последний удар паралича поразил ее.

— Подумать, что я любил это! — сказал я громко, указывая пальцем на бледный труп. — Какой я был болван, такой же болван, как все мужчины, посвящающие свою жизнь обладанию женского тела! Если после смерти, была бы иная жизнь, если бы эта тварь имела душу, похожую на ее отравленное тело, то даже черти отвернулись бы от нее, столь она омерзительна!

Электричество замерцало, мертвое лицо как будто улыбнулось, в соседней комнате пробили часы… Я ударов не стал считать, но аккуратно сложив листки рукописи, принялся опять за чтение с удвоенным вниманием.

Глава тридцать шестая

«С того момента, когда я увидала Лючио Риманца, — так продолжалось предсмертное признание Сибиллы, — я отдалась всецело любви. Я слышала о князе еще раньше, от отца, который, как я узнала к своему стыду, занял у него довольно крупную сумму денег. В первый же вечер нашего знакомства, отец откровенно объявил мне, что, наконец, появился случай пристроить меня.