После этого знаменательного вечера я стал постоянным и желанным гостем в доме лорда Эльтона и близко сошелся со всеми членами семьи, не исключая мисс Фицрой. Мне не трудно было понять, что все подозревали мои намерения и хотя сама леди Сибилла не поощряла меня, так, что я даже часто сомневался в возможности исполнения моих надежд, лорд Эльтон открыто выражал свою радость при мысли, что я стану членом его семьи. Такое богатство, как мое, было все-таки редкостью и, если бы я был не автором, а просто мошенником и развратником, мои пять миллионов дали бы мне право на руку и сердце леди Сибиллы. Риманец редко сопровождал меня к Эльтонам, уверяя, что он страшно занят и завален приглашениями. Откровенно говоря, я не жалел об этом; я продолжал любить его, но сознавал, что рядом с его выдающейся физической красотой и очаровательностью манер, моя благовидность бледнела; никакая женщина, видя нас рядом, не могла бы предпочесть меня ему. Однако я не боялся его, как соперника, — его антипатия к женщинам была слишком глубока и искренна. На этот счет, чувства Лючио были так сильны, что я часто удивлялся модным кокеткам, которые старались завлечь его, не понимая, что под его деланной вежливостью скрывался холодный цинизм, что каждый его комплимент дышал иронией, и что в несравненном блеске его глаз таилась глубокая ненависть. Я не считал своим долгом открывать другим все странности изменчивого характера моего друга. B то время я сам обращал на них мало внимания; так как был поглощен собственными интересами, и не давал себе труда изучать человека, внезапно ставшего моим верным Ахатом. Желая внушить лорду Эльтону должное уважение к моим миллионам, я заплатил несколько из его самых неотложных долгов, наполнил его погреб редкими винами, которых он сам был не в состоянии купить и одолжил ему довольно крупную сумму денег без процентов и обозначения срока платежа. Таким образом установились между нами дружеские отношения, вследствие которых лорд Эльтон гулял по парку, опираясь на мою руку и публично называл меня: «мой дорогой мальчик».
Но, несмотря на мои частые посещения, я больше не видал парализованной графини. После последнего удара она уже не двигалась. Она жила потому, что дышала, но других признаков жизни не было. Лорд Эльтон сознался мне, что для окружающих всего тяжелее было видеть изумительное искажение ее лица.
— Дело в том, — сказал он не без содрогания, — что она ужасно выглядит, положительно ужасно! Совсем не человеческое лицо, знаете. Она была красивой женщиной, а теперь она буквально страшна. В особенности глаза, — испуганные, дикие, точно она видела самого дьявола. Поистине ужасное выражение, уверяю вас! И никогда не изменяется. Доктора ничего не могут поделать. И, конечно, это очень тяжело для Сибиллы и всех.
Я выразил свое сочувствие и, сознавая, что дом, содержавший такой ужас, не может ни повлиять угнетающе на молодое существо, я не терял ни одного случая, чтобы доставить леди Сибилл возможные удовольствия. Редкие цветы, ложи в оперу и театр, одним словом, все, что человек, ухаживающий за барышней, может поднести, я подносил, и не был отвергнут. Все шло гладко и хорошо, — у меня не было никаких трудностей, никаких неприятностей, — я жил эгоистично, исключительно занятый собственным удовольствием, и стая льстецов поощряла меня в этом. Виллосмир Корт принадлежал уже мне, и газеты протрубили этот факт с полным одобрением, или с такой же пошлою завистью. Замок был наполнен декораторами и обойщиками, рекомендованными князем Риманец. К раннему лету все должно было быть готово, и я уже пригласил избранное общество на новоселье. Между тем то, что я когда-то считал за самый важный факт моей жизни, случилось, — а именно моя книга вышла. Предшествуемый громкими объявлениями мой роман поплыл по предательскому морю общественного мнения, и в этот же день похвальные статьи (заплаченные мною) появились почти во всех журналах и критических обозрениях Лондона.
— Ну что же, вы довольны? — спросил меня Лючио, входя ко мне с целой кучей газет в руках.
— Нет, — ответил я угрюмо, — все это так глупо. Отчего произведение не может быть замечено без всей этой рекламы, просто ради собственного достоинства?
— Но, отчего бы и достойному человеку не проникнуть в общество без денег и без влиятельного друга? — возразил Лючио.
Я молчал.
— Мир таков, каков он есть, — продолжал Лючиo. — Он подчиняется мелким ничтожным законам и работает для достижения ненужных целей, — одним словом, мир далеко не рай, далеко не счастливая семья дружных братьев, а просто переполненная колония крикливых ссорящихся обезьян, воображающих, что они люди. О Боге, конечно, и говорить нечего, — про него забыли.
— Да, божественного мало в нашем мире, — согласился я с горечью, — в нем несравненно больше дьявольского.
Лючио улыбнулся тихой долгой улыбкой, озарившей его лицо, похожее в ту минуту на вдохновенного Аполлона, сочиняющего новую песнь.