Скорбь сатаны

— Если пожелаете, конечно, — наши взгляды встретились, и я инстинктивно понял, что она прочла мои мысли. Я опять пожал ее руку, она не оказала сопротивления, потом простился с лордом Эльтоном и с мисс Чезни, казавшейся очень испуганной и расстроенной. Мисс Шарлотта, вышедшая, из гостиной, когда уносили графиню, больше не возвращалась. Риманец сказал еще два-три слова графу, и мы вышли в переднюю. Закутавшись в свой теплый плащ, князь загадочно улыбнулся.

— Неприятный конец для графини Эльтон, — сказал он, когда мы уселись в карету. — Паралич, пожалуй, самая жестокая кара, которую можно было бы придумать для «веселой дамы».

— А графиня была веселая? — спросил я.

— Пожалуй, «веселая» — слишком мягкое выражение для нее, но я другого не нахожу. Когда она была молода (ей теперь не больше сорока пяти лет), она позволяла себе развратничать в полном смысле этого слова; у нее была масса любовников, один из них в критический момент заплатил игорные долги ее мужа, и граф, конечно, это знал.

— Это возмутительно! — воскликнул я.

— Вы думаете? однако если муж позволяет жене иметь любовников, то кто же может обвинить ее? У вас слишком щепетильная совесть, Джефри.

Я задумался. Князь зажег папироску.

— Я сделал ошибку сегодня, — сказал он, — мне не надо было петь этого романса. Дело в том, что слова были написаны одним из любовников ее сиятельства, и графиня думала, что она одна читала эти стихи. Она хотела знать, был ли я знаком с их автором, и я ответил, что знавал его интимно. Я только что намеревался объяснить ей, при каких условиях я встречался с ним, когда внезапно эти ужасные судороги схватили ее и преждевременно прекратили наш разговор.

— Какой у нее был отталкивающий вид! — воскликнул я.

— Парализованная Елена современной Трои, — насмешливо заметил Лючио. — Да, ее лицо действительно, было непривлекательно. Красота, примененная исключительно к разврату, нередко кончается остановившимися глазами, беспомощными членами и отталкивающим выражением лица… Это месть природы за искажение ее, а месть вечности над грешной душой почти тождественна…

— Что вы можете про это знать? — спросил я, невольно улыбаясь и глядя на его красивое лицо, полное здоровья и ума. — Ваши смешные теории о душе — единственный абсурд, который я в вас подметил.

— Неужели? Да, сознаюсь, у меня странные, весьма странные понятия о душе.

— Я вам прощаю их, — весело сказал я (да простит мне Бог мое легкомыслие и мою безграничную самоуверенность). — Я готов простить вам все ради вашего голоса. Я не льщу вам, Лючио, просто вы поете, как ангел.

— Не употребляйте невозможных сравнений, — ответил он резко. — Разве вы когда-нибудь слышали ангела?

— Да, сегодня вечером! — ответил я.

Лючио страшно побледнел.

— Какой комплимент, — сказал он с деланным смехом, быстро спустив окно кареты, хотя ночь была страшно холодная. — Я задыхаюсь в этой карете… посмотрите, как блестят звезды! Как алмазы в короне Бога! Суровый мороз, как суровые времена, вызывают блестящие деяния. Там далеко блещет звезда, которую почти не видно; временами она красная, как живой уголек, временами синяя, как молния — я нахожу ее всегда, хотя многим это, не удается. Астрономы назвали ее «Алгал». Суеверный народ считает ее скверной звездой, приносящей несчастье. Я же люблю ее именно за ее скверную репутацию; я убежден, что ее обвиняют напрасно. Это может быть холодное отделение ада, где плачущие духи сидят во льду сотворенным их замороженными слезами… или приготовительная ступень к раю. Кто знает? А там ваша звезда, Джефри — Венера, ибо вы влюблены мой друг; признайтесь, что я прав.

— Я в этом не уверен, ответил я медленно. Во всяком случае, выражение «влюбленность», не подходит к моим теперешним чувствам.

— Вы уронили цветы; — прервал меня Лючио, поднимая со дна кареты букетик почти завядших фиалок и протягивая их мне; он улыбнулся, увидав мое смущение и должно быть, догадался, что цветы принадлежали леди Сибилле. Я взял букетик молча.

— Не старайтесь скрыть ваших намерений от лучшего друга, — сказал князь серьезно, но ласково. — Вы хотите жениться на прелестной дочери графа Эльтона и вы женитесь! Доверьтесь мне, я сделаю все, чтобы помочь вам.

— Вы обещаетесь? — воскликнул я, не в состоянии скрыть своего восторга, так как вполне сознавал громадное влияние, которое князь имел на старого графа.

— Обещаю, — ответил Лючио. — Уверяю вас, что этот брак мне по сердцу, и я это дело устрою; я не первый раз занимаюсь этим.

Мое сердце восторженно забилось и, когда мы расстались, я крепко пожал руку Лючио, выразив свою признательность судьбе, что она послала мне такого друга.

Глава пятнадцатая