«Прекрасная леди, – продолжал он, – твоя мать, как и ты сама, была сладострастницей. Она, как и ты, решила «следовать моде», как ты выразилась, как только ей было завоевано слепое или добровольное доверие мужа. Она выбрала не одного любовника, а многих. Ее конец тебе известен. В писаном, но неправильно понятом законе природы больное тело – это естественное выражение больного ума, – ее лицо в последние дни было отражением ее души. Ты дрожишь? Мысль о ее уродстве вызывает отвращение у тебя, гордой красавицы? И все же зло, которое было в ней, есть и в тебе, – оно медленно, но верно разлагается в твоей крови, и поскольку ты не веришь в то, что Бог излечит болезнь, она добьется своего – даже в последний момент, когда смерть вцепится тебе в горло и остановит дыхание, улыбка на твоих холодных губах не будет улыбкой святой, поверь мне, то будет улыбка грешницы! Смерть никогда не обманешь, хотя обманывать можно при жизни… А напоследок я спрошу еще раз: как ты думаешь, будешь ли ты любить меня?… когда ты узнаешь, КТО я такой?»
Я сам был поражен тем, как был задан этот странный вопрос, я видел, как она умоляюще протянула к нему руки, и мне показалось, что она дрожит.
«Когда я узнаю, кто ты такой?! – удивленно повторила она. – Разве я не знаю? Ты – Лучо, Лучо Риманез, – моя любовь, – моя любовь! – чей голос – моя музыка, чью красоту я обожаю, чей облик – мой рай…»
«И твой ад! – перебил ее он с тихим смехом. – Подойди!»
Она нетерпеливо, не неуверенно направилась к нему, но он указал на пол, – я увидел, как редкий голубой бриллиант, который он всегда носил на правой руке, вспыхнул, как пламя, в лунных лучах.
«Раз ты так сильно любишь меня, – сказал он, – встань на колени и склонись передо мной!»
Она упала на колени – и сложила руки, – я попытался пошевелиться, – заговорить, но какая-то непреодолимая сила обездвижила меня, отняв дар речи, – свет из витражного окна падал на ее лицо и демонстрировал его красоту, озаренную улыбкой совершенного восторга.
«Каждой частичкой своего существа я поклоняюсь тебе! – страстно шептала она. – Мой царь! Мой бог! Твои жестокие слова лишь распаляют мою любовь к тебе, ты можешь убить меня, но никогда не сможешь изменить меня! За один поцелуй твоих губ я бы умерла, за одно твое объятие я бы отдала свою душу…»
«У тебя есть, что отдать мне? – насмешливо спросил он. – Разве ты от нее уже не избавилась? Тебе стоит сперва убедиться в этом! Стой на месте и дай мне взглянуть на тебя! Итак! Женщина, носящая имя мужа, хранящая честь мужа, одетая в одежду, купленную на деньги мужа, вновь вознесшаяся высоко в обществе за счет мужа, крадется вот так в ночи, стремясь опозорить его и осквернить себя самым вульгарным образом! И это все, что культура и воспитание цивилизации девятнадцатого века способны вам дать? Лично я предпочитаю варварскую манеру старых времен, когда грубые дикари сражались за своих женщин так же, как они сражались за свой скот, обращались с ними как со скотом и держали их на своем месте, никогда не мечтая наделить их такими сильными добродетелями, как правда и честь. Если бы женщины были чисты и правдивы, тогда в мир вернулось бы утраченное счастье, но большинство из них, как и ты, лживы, вечно притворяются теми, кем они не являются. Ты говоришь, я могу делать с тобой все, что захочу? Пытать тебя, убивать, клеймить тебя именем изгоя на глазах у публики и проклинать тебя перед Небесами – если только я буду любить тебя! Все это мелодраматические речи, а меня мелодрама никогда не интересовала. Я не буду ни убивать тебя, ни клеймить, ни проклинать, ни любить тебя; я всего лишь… позову твоего мужа!»
Я хотел было покинуть свое укрытие, но потом остановился. Она вскочила на ноги в припадке безумного гнева и стыда.
«Ты не посмеешь! – выдохнула она. – Ты не посмеешь так… позорить меня!»
«Позорить тебя! – презрительно повторил он. – Это довольно запоздалые слова, учитывая то, что ты уже опозорила себя!»
Но теперь она неистовствовала. Вся дикость и упрямство ее натуры пробудились, и она стояла, как какое-то прекрасное дикое животное, загнанное в угол, дрожа с головы до ног от бушующих в ней чувств.
«Ты отталкиваешь меня, ты презираешь меня! – пробормотала она поспешно, свирепо, едва ли громче сердитого шепота. – Ты насмехаешься над болью и отчаянием моего сердца, но ты пострадаешь за это! Я твоя соперница, нет, я ровня тебе! Ты не отвергнешь меня во второй раз. Ты спрашиваешь, буду ли я любить тебя, когда узнаю, кто ты, – это тебе доставляет удовольствие заниматься тайнами, но у меня нет тайн – я женщина, которая любит тебя со всей страстью жизни, – и я скорее убью себя и тебя, чем доживу до того, чтобы узнать, что напрасно молила тебя о любви. Ты думаешь, я пришла неподготовленной? – Нет! – И она внезапно вытащила из-за пазухи короткий стальной кинжал с рукоятью, украшенной драгоценными камнями, – антикварную вещь, в которой я узнал один из подарков, преподнесенных ей на свадьбу. – Люби меня, говорю я тебе! – или я заколю себя здесь, у твоих ног, и крикну Джеффри, что ты убил меня!»