«Женщина, лживая и проклятая! – произнес он звучным и устрашающим тоном. – Ты не знаешь, чего ищешь! Все, что ты просишь от жизни, станет твоим после смерти! – таков закон, поэтому остерегайся предъявлять требования, чтобы они не были выполнены слишком полно! Роза из коттеджа Мэйвис Клэр? – роза из райского сада! – для меня они суть одно и то же! Не мне срывать их, и не тебе! Любовь и радость? Для неверных не существует любви, для нечистых не существует радости. Не увеличивай меру моей ненависти и мщения! Прочь, пока еще есть время, – иди навстречу судьбе, что ты сама для себя избрала, – ибо ничто не может ее изменить! А что касается меня, которого ты любишь, перед кем ты преклоняла колени, словно перед идолом, – и тихий, свирепый смех сорвался с его губ, – что ж, сдерживай свои лихорадочные желания, прекрасный демон! – наберись терпения! – мы скоро встретимся!»
Я не мог больше выносить этой сцены и, выскочив из своего укрытия, оттащил от него свою жену и бросился меж ними.
– Позволь мне защитить тебя, Лучо, от настойчивости этой распутницы! – воскликнул я, разразившись диким смехом. – Час назад я думал, что она моя жена, – я же вижу в ней всего лишь купленную собственность, которая ищет нового хозяина!
Одно мгновение мы трое стояли лицом друг к другу – я, задыхающийся и обезумевший от ярости, Лучо, спокойный и полный презрения, моя жена, отшатнувшаяся от меня, в полуобмороке от страха. В приступе черной ярости я бросился к ней и схватил ее.
– Я слышал тебя! – сказал я ей. – Я видел тебя! Я видел, как ты преклоняла колени перед моим настоящим другом, моим верным товарищем, и изо всех сил старалась склонить его к пороку, которому предана ты сама! Я тот бедный глупец, твой муж, тот слепой эгоист, чье доверие ты пыталась завоевать – и предать! Я несчастный негодяй, кому избыток мирского богатства позволил купить себе в жены бесстыдную развратницу! Ты смеешь говорить о любви? Ты оскверняешь само это слово! Боже милостивый! Из чего сделаны такие женщины, как ты? Вы бросаетесь в наши объятия, вы требуете нашей заботы, вы добиваетесь нашего уважения, вы искушаете наши чувства, вы завоевываете наши сердца, а потом выставляете нас всех дураками! Дураками, и более того, – вы делаете нас людьми без чувств, совести, веры или жалости! Если мы станем преступниками, что в этом удивительного! Если мы совершаем поступки, которые позорят наш пол, разве это не потому, что вы подаете нам пример? Боже… Боже! Я, любивший тебя, да, я любил тебя, несмотря на все, чему научил меня наш с тобой брак, я, что готов был умереть, чтобы спасти тебя от тени подозрения, я, единственный во всем мире, кого ты решила сгубить своим предательством!
Я ослабил хватку, она усилием воли овладела собой и посмотрела на меня холодными бесчувственными глазами.
– Зачем ты женился на мне? – спросила она. – Ради меня или ради себя самого?
Я молчал, задыхаясь от гнева и боли, не в силах говорить. Все, что я мог сделать, это протянуть руку Лучо, который пожал ее сердечно и сочувственно. И… мне показалось, что он улыбнулся!
– Было ли это потому, что ты хотел сделать меня счастливой из чистой любви ко мне? – продолжала Сибил. – Или потому, что ты хотел придать достоинства своему собственному положению, женившись на дочери графа? Твои мотивы не были бескорыстными – ты выбрал меня просто потому, что я была красавицей, на которую глазели и о которой говорили лондонские мужчины, – и потому, что женитьба на мне давала тебе определенный престиж, точно так же, как ты завоевал расположение принца, став владельцем скакуна, победителя дерби. Я честно рассказала тебе, кем я была до нашего брака, – это никак не повлияло на твое тщеславие и эгоизм. Я никогда не любила тебя, я не могла любить тебя, и я говорила тебе об этом. Ты говоришь, что слышал все, что произошло между мной и Лучо, – следовательно, ты знаешь, почему я вышла за тебя замуж. Я смело говорю это тебе в лицо – это было сделано для того, чтобы я могла стать любовницей твоего близкого друга. То, что ты притворяешься, что шокирован этим, абсурдно; это обычное положение вещей во Франции и становится столь же распространенным явлением в Англии. О морали всегда говорили, что мужчинам она ни к чему, – она становится столь же ненужной и для женщин!
Я уставился на нее, пораженный бойкостью ее речи и холодным убедительным тоном, сменившим недавнюю исступленную страстность.