Скорбь Сатаны

– Конечно, все это были глупости, но я любила Уиллоусмир, и все еще люблю. В полях по ту сторону реки, не принадлежавших нам, я часто видела девочку примерно моих лет, игравшую в одиночестве – она плела венки из маргариток и лютиков, эта маленькая девочка со светлыми кудрями и премилым личиком. Я хотела познакомиться с ней, поговорить с ней, но няня не разрешала, говоря, что она мне «не ровня». – Губы леди Сибил скривились в презрительной усмешке. – И все же она была благородного происхождения – сиротой, чьим отцом был видный ученый и джентльмен, а удочерил ее врач, что стоял у смертного ложа ее матери, так как у нее не осталось никого из живущих родных, что могли бы приютить ее. Эту белокурую девочку звали Мэйвис Клэр.

Едва прозвучало это имя, как все умолкли, словно заслышав звон колокола, призывавшего вознести хвалу Богородице, а Лучо, пристально глядя на меня, спросил:

– Слышали вы когда-нибудь о Мэйвис Клэр, Темпест?

Я чуть помедлил с ответом. Да, мне было знакомо это имя – каким-то смутным, отдаленным образом связанное с литературой, но как именно, я не помнил. Я никогда не утруждал себя запоминанием имен женщин, что связали себя с искусством, так как по мужскому обыкновению считал, что в живописи, музыке и литературе они совершенно ничего не стоят и нет нужды о них говорить. В своем высокомерии я считал женщин созданными ради того, чтобы угождать мужчинам, а не наставлять их.

– Мэйвис Клэр – непостижимый гений, – в конце концов сказала леди Сибил. Если мистер Темпест еще не слышал о ней, то несомненно услышит. Я часто жалею, что не познакомилась с ней тогда в Уиллоусмире – мысль о тупости моей няньки часто не дает мне покоя. «Не ровня» мне – и в самом деле! Насколько она превосходит меня сейчас! Она все еще живет там – ее приемные родители умерли, и она живет в уютном домике, что принадлежал им. Она купила еще немного земли в придачу к имевшейся и чудесно украсила свое имение. Никогда не видела места, более подходящего для поэта, чем коттедж «Лилия».

Я молчал, чувствуя, что мое невежество в отношении одаренности и положения личности, которую все присутствующие считали знаменитостью, отдаляет меня от них.

– Странное имя, Мэйвис[7], не так ли? – наконец сказал я.

– Да, но оно замечательно ей подходит. Поет она и вправду сладко, словно дрозд, и вполне заслуженно носит свое имя.

– Так каковы же ее литературные заслуги? – спросил я.

– Всего один роман! – с улыбкой ответил Лучо. – Но кое-чем он отличается от других; он живой. Надеюсь, Темпест, что ваша книга, готовая выйти в печать, будет полна той же силы.

С этими словами лорд Элтон, предававшийся мрачным размышлениям над бокалом вина с тех самых пор, как я упомянул о том, что покупаю Уиллоусмир, вдруг встрепенулся.

– Черт побери! – воскликнул он. Уж не хотите ли вы сказать, что написали книгу, мистер Темпест? («Неужто он не видел ни одного из объявлений во всех газетах?» – подумал я с негодованием.) И зачем это вам, в вашем-то положении?

– Он страстно жаждет славы! – беззлобно, но не без иронии пояснил Лучо.

– Но вы и так известный человек! – решительно заявил граф. – Все уже знают, кто вы такой.

– О, мой дорогой граф, для честолюбия моего талантливого друга этого недостаточно, – ответил за меня Лучо, и глаза его затуманила тень горькой насмешки, столь часто затмевавшая их ясный свет. – Его не слишком заботит грандиозность его положения, дарованная одним лишь богатством, так как оно не делает его ни на йоту выше Мэпла с Тоттенхэм-Корт-Роуд[8]. Он хочет стать чем-то большим, чем мебельщик – кто станет его винить? О нем узнают благодаря неописуемому качеству, называющемуся «гениальность» – благодаря высоким мыслям, поэзии, исполненности благодатью и провидческим даром проникать в сердца людей – короче говоря, силе пера, что рушит великие царства, словно карточные домики, и надевает шутовские колпаки на головы царей. Обычно этим даром, что нельзя купить, владеют мужчины или женщины без единого гроша, независимые, безразличные к мнению других, тогда как богачи редко занимаются чем-то помимо мотовства или скопидомства. Но Темпест на сей раз намерен слить воедино две противоположности – гениальность и богатство, иначе говоря – бога и маммону.

Леди Сибил повернулась ко мне; на ее прекрасном лице читалось сомнение и удивление.

– Боюсь, – сказала она с легкой улыбкой, – что запросы общества не оставят вам времени на написание книг, мистер Темпест. Помню, вечером на днях вы говорили, что собираетесь опубликовать роман. Полагаю, что изначально по профессии вы были писателем?