Скованные одной цепью (СИ)

Встаю и, лавируя между голосящими телами, продвигаюсь в нужном направлении, оставаясь в тени и не высовываясь раньше времени. Дежурные матросы наливают ещё водки и вина гостям, и я наблюдаю, как под эту марку, наш немец наполняет чарку Петра. Тот вдохновенно спорит о чём-то с капитаном, не замечая ничего вокруг.

Подпираю сзади немца, не давая ему уйти. Он нервно дёргается, но стоит, понимая, что путь к отступлению кто-то загораживает.

Когда песня заканчивается, все дружно ревут: «Йо-хо-хо!» и хватаются за свои рюмки. Кто-то из офицеров провозглашает тост : «За военный флот Отечества!» Все дружно орут: «Ура-а-а!» и опрокидывают в себя спиртное.

Я беру чарку из руки Петра, который удивлённо вскакивает и вопросительно пялится на меня. А я невозмутимо подаю её немцу. Постепенно голоса за столом смолкают, поскольку внимание всех уже направлено на нашу группу и народ ждёт развязки непонятной ситуации.

Пётр понимает, что в напитке, который я держу у носа немца, явно какая-то отрава. Не тушуется и не истерит. Наливает ещё одну рюмку и спокойно предлагает:

— А давай-ка мы, гер офицер, выпьем на брудершафт.

Офицер гулко сглатывает и бледнеет. Интересно, он вообще в курсе, что за хрень он в водку подсыпал? Может думает, что это яд смертельный.

— Негоже отказывать вельможе, — строго напираю я на него, — коли оказана честь выпить совместно.

За нашими спинами уже возникли строгого вида мужики из окружения Петра. Немец понимает, что его поймали и падает на колени перед царственной особой.

— Помиловат, Государ! Помиловат! — вопит он с диким акцентом.

Я хватаю его за руку и заставляю взять эту злосчастную рюмку, причём сам её не отпускаю, чтоб не разлил и не разбил.

— Пей, горемычный, то, чем меня потчивать собирался, — спокойно говорит Пётр.

Я толкаю немца в плечи. Он понимает, что конкретно влип, и что, даже если не выпьет, всё равно его ждёт суд и казнь. Кое-как, дрожа и расплёскивая жидкость, вливает её себе в рот.

Несколько минут все ждут, сосредоточив внимание на несчастном. Немец не умирает и не корчится в предсмертных судорогах, но постепенно взгляд его становится «стеклянным», а всё его тело ссутуливается, как от тяжёлой ноши.

— Запереть в трюме, — доносится голос капитана и двое крепких матросов подхватывают немца под руки, а потом в сопровождении свиты Петра уводят из кают-компании.

— Благодарю, Алексей, — провожая их взглядом, говорит мне Пётр. — Это был яд?

Я склоняюсь в почтительном поклоне:

— От этого зелья сильная хворь одолевает, — отвечаю я. — Не смертельно, но страдания телу приносит.

Пётр указывает мне на стул рядом с собой и мы садимся. Все тихо переговариваются, опасаясь продолжать пьянку.

— Сосуд с отравой унесли. А эту водку пить можно, — успокаиваю я народ.

Всё же они не торопятся возобновить веселье, косятся на напитки, но не трогают их. Тогда я демонстративно наливаю себе чарку:

— За великий и непобедимый военный флот Российский!

Бодро и торжественно выпиваю, морщусь, закусываю хрустящим солёным огурцом.

— Да будет так! — поддерживает меня Пётр и опрокидывает в себя водку.

— Ура-а-а! — орут собравшиеся за столом и пир продолжается.

Через два часа возобновившегося шумного застолья, вижу, как Волкова недовольно косится на меня. Ну накидался я! С кем не бывает?

Икнув пару раз, извиняюсь перед высоким собранием и неловко пытаюсь выбраться из-за стола. Пётр, так же пошатываясь, встаёт:

— Пошли до ветру.

Я киваю и икаю, мол «согласен, пора уже».

Волкова сердито супится и шипит что-то, когда мы не ровно курсируем мимо неё.

«Отстань, женщина!» — мысленно отмахиваюсь я от неё.

«Морда пьяная!» — тут же слышу её мысленный ответ.

Я вздыхаю горестно, мол «любая другая бы ласкала и лелеяла меня, любимого, но не Волкова, нет, не она, зараза»… Икаю и цепляюсь за плечо Петра, он цепляется за меня, и вот так, в обнимку, мы выкатываемся на палубу.

Слив накопившееся, стоим пошатываясь у борта ещё несколько минут, а потом я говорю:

— Опасности больше нет, ик… Так что мы с Алёной, ик… Михалной отчалим ночью, ик… не обессудь…

— Я тебя не отпущу… — заплетающимся языком протестует царь.

— Я её сейчас в охапку и к алтарю, ик… ты ж сам говорил… — спорю я с ним. — Если сейчас я её не схвачу — она опять по Европам поскачет, ик… Зараза!

Пётр щёлкает языком и согласно кивает:

— Эта… угу… эта поскачет…

— Ну, бывай, Пётр, ик… Алексеевич, — прощаюсь я с царственной особой. — Семь футов тебе под килем!

Он вдруг крепко обнимает меня и сердечно обещает:

— Помнить буду, Алексей… Храни тебя Господь!

Возвращаемся к столу и на этот раз сажусь рядом с Волковой. Спиртное уже не пью, чувствую — достаточно. Просто жую что-то, раздумывая о дальнейших действиях. Ну то, что я Алёну не отпущу одну — это даже не обсуждается. Пойдём с ней обратно в наше будущее с помощью её книги.

Она злится на меня и брезгливо кривит носик, отворачиваясь. Вот, мля, ну чё такое-то? Мужику уже и выпить нельзя?! Зануда ты, Волкова!

Пытаюсь её приобнять, она одёргивает мою руку и шипит:

— Зайцев, отвали…