Сковородка судного дня

– Адель, – шептал чародей, – когда ты наконец сдашься, я поцелую тебя всю, от макушки до кончиков пальцев на ногах, не пропуская ни кусочка твоего белого сладкого тела…

Не знаю, на что Мармадюк рассчитывал, мне от слов «сладкое» и «тело» в одном предложении было так страшно, что зубы стучали. А там же еще «кусочки» фигурировали!

– Расскажи, – перевела я тему, – о тех феях, с которыми ты на волшебной горе жил.

Ну вот кто меня за язык тянул? Плохая тема и Болтуном уже развитая чуть больше чем полностью.

– Ты совсем не ревнуешь, милая? – Марек мечтательно улыбнулся. – И ты абсолютно права, ни одна из фат не сравнится с моей Аделькой, и ничто, что у нас с ними происходило, даже не приблизится к тому, что будет с драгоценной Моравянкой. Она будет…

– Феи, – перебила я мужские грезы. – Как их звали?

– Асмодия и Флоризея.

– Красивые имена, – поддержала я беседу по обыкновению всех трактирщиков и отпихнула сковородкой придвинувшегося Марека. – И что же, эти панны были красноволосы и красноглазы?

– Что? – переспросил он, потирая место ушиба. – Ах, нет, это фаты, что по нашему миру бродят, придерживаются во внешности классических традиций. Мои подружки были благородными дамами, обитательницами вышних сфер, фрейлинами самих королев. Асмодия служила, то есть, наверное, все еще служит, темнейшей Нобу, а Флоризея – наперсница светлейшей Алистер. Поэтому… Флоризея – очень статная светлокожая блондинка с голубыми как зимний лед глазами, у нее тонкий носик, большой рот, точеные черты лица и…

Марек посмотрел на мою грудь, я прикрылась сковородкой:

– А как выглядит Асмодия?

Мармадюка позабавили то ли воспоминания, то ли мой пугливый жест.

– Точно так же, милая, только в других цветах. Волосы как ночь, глаза как фиолетовые драгоценности. Знаешь, мне раньше не приходило в голову, но панны эти… Ну, как будто двух одинаковых фарфоровых куколок мастер просто решил по-разному раскрасить. И, – чародей мне подмигнул, – не знаю, как ты, смешная пейзанка, воображаешь себе наши развлечения…

– Ты им пел? – перебила я, уже собираясь огреть нахала по голове сковородкой.

– Точно! – Мармадюк вскочил с кровати, прошел сквозь туманную тетку Гражину (совсем родственница осторожность потеряла, еще чуть-чуть, и ее заметят), порылся в сундуке и достал мандолину. – Я должен своей любимой две ардерских песни. Пусть первая будет колыбельной.

Он плюхнулся обратно на постель, подложил под спину подушку.

– Да будет тебе известно, милая, что ардерский называют языком любви.

– А скасгардийский – войны, тарифский – торговли, малихабарский – мудрости, – фыркнула я, отпуская сковородку, – доманский тоже как-нибудь называют. Все уже поняли, что ты ардерец. Пой!

Длинные смуглые пальцы нежно коснулись струн, в полутьме я видела, что голова тетки Рузи высунулась из-за двери, Гражина парила под потолком огромной кляксой, колышась в такт мелодии. Мармадюк запел, гортанно, нездешне… Колыбельная оказалась нескончаемой, куплет за куплетом, припев, проигрыш, может, я вполне это допускала, чародей исполнял песню по кругу. Очень скоро веки мои налились тяжестью, спина расслабилась, затылок уютно вжался в подушку, и я бесславно заснула.

Утром тетки отчитались, что покушений на мою честь не воспоследовало, а браслет с ними говорить не пожелал или не смог. Марек мотался по трактирным делам, оказываясь одновременно в десятке мест, но успел забежать на кухню, где мы Госей завтракали, чтобы проверить, с какой стороны у меня завязан передник. Мальчишка!

После обеда Моравянка с «женишком» прогулялась за городскую стену. Честные жители предавались полуденной неге, поэтому мало кто увидел и удивился, что трактирщица одета в мужской костюм. На просеке мне отдали часть долга, выступив спарринг-партнером в тренировке. Я долг не засчитала:

– Пан пришлый дерется вполсилы, наверное, боится получить сдачи.

Марек хохотал, потирал ушибы:

– Не могу, Аделька, действительно не могу. Умом понимаю, что тебя бревном не перешибешь, Берегиню драчливую, а сердце не позволяет боль причинять. Ну хочешь… Не знаю… Тебе же просто какой-то мальчик для битья нужен?

– Петрика не предлагать, – надула я обиженно губы.

В них меня и чмокнули, пообещав прекрасного мальчика для моего полного удовлетворения найти. Да, да, сильного, как медведь, и беспринципного, чтобы с панной подрался, и не чародея, чтоб по-честному все было. Когда? Как только, так сразу.

– Люблю, – шептал чародей, – больше жизни… Мармадель, ты ведь абсолютно ни в чем не виновата, я сам браслет подчинения на себя надел, сам… Не знал, какое это невыразимое счастье…

Он признался в обмане!

Невинный, в общем-то, поцелуй перетек во второй, слишком долгий и страстный. Я ощущала, как свободная от корсета грудь трется о ткань сорочки, пока моей, тихонько стонала, вскрикнула, когда мужская ладонь скользнула по телу под одеждой. Совсем Моравянка разгорячилась, самое время все вчерашние фантазии воплотить. Кровь? Что кровь? Этот мужчина сможет с любым лессером справиться. Да, Мармадюк уверен. Он любит и хочет, и знает, что я тоже хочу…