Скриба

Они миновали какие-то помещения и поднялись по лестнице, которая привела их в зал с богато украшенными шерстяными коврами стенами и резной мебелью. На большом столе, по кругу, лежали толстые книги, и сквозь алебастровые окна на них падал слабый свет. Служка велел ей подождать и ушел. Спустя несколько минут появилась высокая фигура аптекаря, одетого в изумительный белый плащ с вышитым поясом, украшенным серебряными пластинами. Тереза смутилась, так как не меняла одежду со времени пожара в Вюрцбурге.

– Прости меня за вчерашний наряд, хотя, может быть, скорее нужно извиняться за сегодняшний, – улыбнулся он. – Пожалуйста, садись.

Аптекарь устроился в деревянном кресле, Тереза – на табурете рядом с ним. Какое-то время монах внимательно смотрел на нее. Она тоже рассматривала его старое худое лицо с очень светлой кожей, тонкой, как луковая шелуха.

– Почему меня привели сюда? И почему вы одеты, как епископ? – наконец спросила Тереза.

– Ну, не совсем как епископ, – опять улыбнулся он. – Меня зовут Алкуин Йоркский, я простой монах, даже не священник, но иногда служба вынуждает меня надевать это претенциозное одеяние. Что касается этого места, то я тут временно проживаю вместе с моими служками, хотя вообще-то меня разместили в здании капитула, расположенном в противоположной части города, но это не имеет значения.

– Я вас не понимаю.

– Прости, я виноват перед тобою, мне нужно было еще вчера сказать, что я не аптекарь.

– Нет? А кто же вы?

– Боюсь, тот самый посланник, о котором ты так плохо отзывалась.

Тереза вздрогнула. Она решила, что судьба Хооса Ларссона висит на волоске, но Алкуин успокоил ее:

– Не надо волноваться. Неужели ты думаешь, я действительно хочу его выгнать и не стану лечить? Что касается моей собственной персоны, то я не собирался тебя обманывать. Аптекарь умер позавчера, внезапно, попозже мы об этом поговорим. Волей случая я неплохо разбираюсь в травах и прочих лекарственных средствах, и когда вчера ты неожиданно застала меня в огороде, я был занят только тем, как помочь твоему другу.

– Но потом, позже…

– Позже я не хотел тебя беспокоить, подумал, учитывая твое состояние, правду говорить не стоит.

Тереза помолчала немного.

– Как он?

– Слава Богу, гораздо лучше. Мы обязательно навестим его. А сейчас давай поговорим о том, что привело тебя сюда, – о твоей работе. – Он взял со стола одну из книг и начал осторожно ее перелистывать. – «Phaeladias Xhyncorum» Дионисия Ареопагита. Настоящее чудо. Насколько я знаю, одна копия есть в Александрии и одна – в Нортумбрии. Ты ведь говорила, что умеешь писать, да?

Тереза кивнула.

Монах ударил в ладоши, и появился служка с письменными принадлежностями. Алкуин аккуратно поставил их перед девушкой.

– Мне бы хотелось, чтобы ты переписала этот параграф.

Тереза закусила губу. Да, она умела писать, но всегда писала на вощеных табличках, так как пергамент был слишком дорогой и его нельзя было тратить попусту. По словам отца, секрет заключается в правильном выборе пера: оно не должно быть ни слишком легким, иначе линии будут неровные, ни слишком тяжелым, иначе почерк утратит быстроту и изящество. Поколебавшись, Тереза выбрала старое гусиное и сначала прикинула его по весу. Затем внимательно осмотрела кончик, по которому будут стекать чернила, и, найдя его чересчур тупым, заострила ножичком. Подготовив перо, стала изучать пергамент.

Она взяла самый мягкий. С помощью дощечки и металлической палочки провела несколько незаметных линеек, чтобы писать ровно. Затем положила текст на пюпитр, окунула перо в чернила, глубоко вздохнула и принялась за работу.

Рука у нее дрожала, и первые буквы оказались тесно прижатыми одна к другой, но потом перо заскользило, как лебедь по воде, и буквы получались гладкие и блестящие. И вдруг, в начале восьмой строки, она посадила кляксу, и лист оказался испорчен.

В первый момент она решила всё бросить, но потом, стиснув зубы, продолжила свой труд. Когда текст был закончен, Тереза соскребла чернильное пятно, сдула с листа получившуюся пыль, высушила его и вручила Алкуину, который не переставал наблюдать за ней. Монах изучил пергамент и строго посмотрел на девушку.

– Не очень хорошо, но приемлемо, – заключил он и опять вернулся к тексту.

Тереза смотрела, как он читает. Глаза у него были потухшие, бледно-голубые, будто выцветшие, какие обычно бывают у глубоких стариков, хотя по виду она дала бы ему не больше пятидесяти пяти.

– Вам нужен скриба – секретарь? – осмелилась спросить она.

– Да. Раньше моим помощником был Ромуальд, монах-бенедиктинец, который повсюду меня сопровождал, но вскоре по прибытии в Фульду он заболел и умер за день до аптекаря.

– Сожалею, – только и произнесла Тереза.

– Я тоже, – отозвался Алкуин. – Ромуальд был моими глазами, а иногда и руками. В последнее время зрение у меня ослабело, и если по утрам я еще могу разглядеть рыльце шафрана или разобрать непонятный почерк, то к вечеру на глазах словно появляется пелена и я вижу гораздо хуже. Тогда Ромуальд читал мне или писал под мою диктовку.

– А сами вы писать не можете?