Скриба

– Ну что ж, объясните, почему он вам не подходит, и попробуем решить этот вопрос.

– По многим причинам, ваше преосвященство. Прежде всего, он не знает минускульное письмо, использует старое латинское – только заглавные буквы, без знаков препинания и пробелов между словами. Кроме того, ему испортить пергамент – раз плюнуть. Не далее как вчера он на одном листе поставил сразу две кляксы. И наконец, он не знает греческого. Да, он полон энтузиазма, но мне нужен настоящий писец, а не ученик.

– Возблагодарите Господа, что у нас есть хотя бы этот юноша – послушный, с хорошим почерком. А греческий вы и сами знаете, зачем кому-то еще его знать?

– Я уже говорил, ваше преосвященство, зрение меня подводит. Издалека я могу отличить стрижа от ласточки, а вблизи, особенно к вечеру, с трудом отличаю одну букву от другой.

Епископ поскреб бороду и рыгнул.

– Даже не представляю, как вам помочь. Среди членов капитула нет никого, кто знал бы греческий. Может быть, в монастыре…

– Там я уже спрашивал, – покачал головой Алкуин.

– Значит, придется смириться с тем, что есть.

– Возможно, и нет.

Епископ удивленно поднял брови.

– Пару дней назад я случайно познакомился с одной девушкой, которой требовалась помощь. Как ни странно, она не только умеет читать, но и очень хорошо пишет.

– Девушка? Но вы ведь согласны, что женщина не способна к наукам, письму и риторике? Или она привлекла вас по каким-то иным, более земным причинам? – И он хитро подмигнул Алкуину.

Тот нахмурился:

– Уверяю вас, нет, ваше преосвященство. Мне нужен секретарь, и ее появление здесь – настоящий подарок судьбы.

– Ну что ж, если это ваш каприз, поступайте как знаете. Только пусть не бродит по ночам и не смущает служителей церкви.

Алкуин был доволен. Он выпил немного вина и взял еще кусочек пирога. Вдруг он вспомнил о преступнике и спросил Лотария, за что его должны казнить.

– Мне кажется, вам эта казнь не по душе, – осмелился предположить епископ, набивая рот очередным огромным куском. – Когда я вас пригласил, вы не выказали особого интереса, и должен признать, брат Алкуин, меня это обеспокоило.

– Смиренно прошу простить меня за то, что не разделяю вашего пыла… – Алкуин положил себе немного сыра… – Но мне всегда претило отношение к смерти как к развлечению. Возможно, если я узнаю подробности произошедшего, то лучше пойму вашу позицию, однако в любом случае не тревожьтесь понапрасну: я пойду с вами на казнь и буду молиться о душе преступника.

Лотарий с досадой оттолкнул от себя кусок пирога.

– Actio personalis moritur cum persona43. У нас в Фульде духовенство уважает закон, как, надеюсь, и у вас в Британии. Наше скромное присутствие не только приободрит преступника в его последний земной час, но и внушит должное уважение толпе, которая, насколько вам известно, склонна следовать примерам, несовместимым с учением Спасителя.

– Восхищен столь похвальными намерениями, – сказал Алкуин, – однако считаю, что подобные представления лишь развлекают народ и потакают его низменным инстинктам. Разве вы не видели, с какими гримасами на лицах они рукоплещут агонии осужденного, не слышали грязных ругательств в адрес того, кто корчится на виселице, не обращали внимания на сладострастные взгляды, затуманенные вином?

Епископ перестал жевать и с укором посмотрел на Алкуина:

– Послушайте, что я вам скажу. Этот ублюдок убил девушку, находившуюся в самом расцвете юности. Он надругался над ее девственностью и перерезал ей горло серпом.

Алкуин поперхнулся и еле проглотил взятый кусок. Он даже не предполагал, что преступление было настолько тяжкое.

– Это действительно ужасно, – наконец произнес он, – но я ничего не знал. Если всё так, то наказание…

– Любезный брат, не мы, скромные служители Господа, диктуем законы, а члены капитула при Карле Великом. Кроме того, я не понимаю, что вы можете предложить взамен вынесенного заслуженного приговора.

– Нет, нет, пожалуйста, не надо превратно истолковывать мои слова. Я, как и вы, считаю, что преступление требует справедливого наказания, соответствующего тяжести совершенного деяния. Просто сегодня утром, после мессы, я разговаривал с капелланами, и их замечания привели меня в замешательство.

– О чем же они говорили?

– Они говорили, что лучше бы этому дурачку, то есть, как я понял, осужденному, вообще на свет не родиться. Вы понимаете, что они имели в виду?

– Вы же сами сказали, что речь шла об этом идиоте. Не вижу в их словах ничего странного, – заявил Лотарий и положил себе еще пирога.

– Я действительно спросил у них о Борове, кажется, так его называют. Они рассказали: он дурачок с рождения, но до убийства никогда не причинял никому ни малейшего беспокойства. Иногда, правда, люди его пугались, но это было связано с его внешностью, а не с поведением. Никто и представить не мог, что этот человек способен на столь жестокий и отвратительный поступок.

– Так оно и есть. По-видимому, дорогой Алкуин, вы знаете об этом деле больше, чем говорите.