Скрипка, деньги и «Титаник». История скрипачки, продававшей мечты и обман

Проблема отчасти состоит в том, что тебе стыдно. Ты не хочешь обсуждать эту «туалетную» тему. Это мерзко, а никому не нравится быть мерзким, особенно молодой женщине, чувствующей себя неуверенно в своем теле. Позже ты узнаешь, что панические атаки считаются болезнью женщин в возрасте 20–30 лет. Отец пригласит тебя помочь ему в ночную смену в отделении скорой помощи, и ты, к удивлению своему, увидишь, что приемный покой в три утра кишит не жертвами несчастных случаев с кровавыми травмами, а двадцатилетними девушками с паническими атаками. Есть что-то особенно стыдное в том, чтобы кричать «я умираю!», когда ничего серьезного не происходит. Паническая атака у женщин служит подтверждением всех стереотипов, с которыми они активно борются всю жизнь, – о том, что все они глупы, ненадежны и склонны к истерии. В ходе панической атаки мозг не управляет физиологией, и в некотором смысле это последствие сепарации ума и тела, происходящей гораздо раньше, в подростковом возрасте, когда девочки понимают, что ни ум, ни обаяние не спасут их от вынужденной «жизни в теле». Намного позже ты узнаешь и о том, что в психиатрии есть целый раздел заболеваний, связанных со страхом пациентов утратить контроль над физическими функциями. В частности, твоим собратом по несчастью окажется редактор «Атлантик» Скотт Стоссел, страдающий тяжелой эметофобией[65]; он сбежал из студии во время интервью с Биллом Клинтоном, испугавшись, что сейчас его стошнит на президента, и, лишь очутившись в коридоре, понял: с ним все в порядке.

В основе любого тревожного расстройства лежит страх, и о своем страхе ты знаешь: ты боишься, что утратила контроль над собственной жизнью. Размывается грань между реальностью и вымыслом – не только в психике, но и в физическом теле. Ты много лет трудилась, свято веря в то, что терпение и труд все перетрут, но вдруг обнаружила: все твои действия бессмысленны, так как все вокруг ненастоящее, повсюду обман. Выяснится, что ежемесячный взнос по медицинской страховке для женщины твоего возраста с хроническим заболеванием превышает твою арендную плату, он больше, чем взносы по студенческому займу, которые растут как на дрожжах, потому что ты не платишь вовремя. Ты понимаешь: денег, заработанных в турне, не хватит на возвращение на Ближний Восток, и ты не сможешь работать там военным корреспондентом, как изначально планировала. Ты никогда не будешь зарабатывать чем-то интересным и творческим, не сделаешь ничего значительного и не станешь особенной. Ты пойдешь на дно. Это данность.

В статье «Оцепеневшие» в журнале «Нью-йоркер» Джон Лар пишет об исполнителях, боящихся сцены: они опасаются, что в какой-то момент потеряют контроль над своим телом. Лар замечает, что пожелания артисту перед выходом к публике – «сломай ногу» или «к черту»[66] – таят в себе отсылку как раз к этому страху. «Обычно на сцене мы играем роль и надеваем маску, которая служит своего рода защитой, – пишет Лар. – Но исполнитель, испытывающий страх сцены, внезапно начинает чувствовать себя собой и оказывается беспомощным перед залом, утрачивая иллюзию невидимости».

Впрочем, и эти метафоры недостаточно точно описывают происходящее с тобой, музыкальной исполнительницей. Актеры утрачивают «иллюзию невидимости», а ты – «иллюзию тишины». Ты вдруг начинаешь слышать себя. И твоя игра совсем непохожа на то, как звучит «Зима» Вивальди в мультфильме, который ты смотрела в четыре года. Ты десять лет училась играть на скрипке, однако до сих пор не можешь сыграть эту пьесу – слишком быстрый у нее темп, слишком сложная тональность.

Ты играешь намного хуже, чем музыканты из мультфильма. Твое исполнение не навевает ассоциаций с наползающим горным туманом. Оно несерьезно и не вызывает мыслей о жизни и смерти.

Оно похоже на «Титаник».

«Боже, благослови Америку», турне 2004 года

Из Литл-Рока в Батон-Руж

Мы разгоняемся и едем на юг в чернильно-черной арканзасской ночи. Примерно в два часа останавливаемся в маленькой гостинице, расположенной в старинном здании. Мы с Харриет относим чемоданы наверх по скрипучей лестнице и падаем на кровать с балдахином и колючими одеялами. Через несколько часов сквозь старомодный кружевной тюль начинает просачиваться молочно-белый солнечный свет, и я, пробудившись лишь наполовину, ищу телефонный справочник на прикроватном столике. Но здесь нет ни столика, ни справочника, и мне остается лишь заснуть, так и не узнав, где я нахожусь.