Скрюченный домишко. День поминовения

— С семейным врачом Розмари я поговорил позже — когда получил эти письма. Понятно, что о письмах я ему ничего не сказал, просто хотел выяснить, что же произошло. И он сказал мне, что происшедшее весьма и весьма его удивило. Ему бы такое и в голову не пришло, у Розмари не было ни малейшей склонности к самоубийству. Из этого следует, добавил он, любой пациент, даже хорошо тебе известный, способен удивить и совершить поступок, которого от него никак не ждешь.

Джордж умолк, потом заговорил снова:

— После разговора с ним я понял, что совершенно не верю в самоубийство Розмари. Все-таки я очень хорошо ее знал. Конечно, у нее бывали бурные приступы недовольства. Какие-то вещи ее изматывали, порой она действовала поспешно и необдуманно, но покончить со всем раз и навсегда — это было совершенно не в ее духе.

Рейс не без смущения пробурчал:

— А помимо депрессии, как таковой, мог у нее быть другой мотив для самоубийства? Может, было что-то конкретное, отчего она страдала?

— Я... нет... она бывала иногда раздраженной.

Избегая взгляда собеседника, Рейс спросил:

— А мелодрама была ей свойственна? Я видел ее лишь однажды. Но есть люди, которым попытка самоубийства будоражит кровь — обычно, когда они с кем-то поссорились. Возникает такой детский мотив: «Вы еще об этом пожалеете!»

— Мы с Розмари не ссорились.

— Понятно. Я бы сказал, что цианистый калий несовместим с подобными попытками. Не та вещь, с которой можно безобидно дурачиться, это всем известно.

— И еще. Задумай Розмари свести счеты с жизнью, вряд ли она избрала бы такой способ: болезненный, уродливый... Скорее ей подошла бы большая доза снотворного.

— Согласен. А откуда у нее цианид — об этом что-то известно?

— Нет. Как-то она останавливалась у знакомых за городом, и они пытались разорить осиное гнездо. Предположили, что тогда к ней и могли попасть кристаллы цианистого калия.

— Да, сейчас раздобыть цианистый калий нетрудно. Он есть у многих садовников.

После паузы Рейс продолжил:

— Позволю себе обобщить услышанное. Ничто не указывало на склонность к самоубийству или намерение его совершить. Свидетельств в пользу этой версии нет. С другой стороны, не было никаких улик, наводящих на мысль об убийстве, иначе полиция обратила бы на них внимание. В отсутствии бдительности ее не упрекнешь.

— Да, сама идея убийства казалась какой-то фантастикой.

— Но полгода спустя никакой фантастики вы тут не видите?

— Мне кажется, — медленно заговорил Джордж, — что результат расследования не устраивал меня с самого начала. Похоже, я внутренне был готов к тому, что содержимое этих писем — когда и если они появятся — меня не сильно удивит.

— Понятно, — Рейс снова кивнул. — Что ж, выкладывайте. Кого вы подозреваете?

Джордж подался вперед, лицо его дернулось.

— В этом-то и ужас положения. Если Розмари убили, это сделал один из тех, кто сидел в тот вечер за столом, один из наших друзей. Больше к столу никто не подходил.

— А официанты? Кто разливал вино?

— Чарльз, старший официант в «Люксембурге». Знаете Чарльза?

Рейс согласно кивнул. Чарльза знали все. Чтобы тот намеренно отравил клиента — представить себе такое просто невозможно.

— А обслуживал нас Джузеппе. Мы хорошо его знаем. Я бываю в «Люксембурге» много лет. Все эти годы меня обслуживал именно он. Это веселый и симпатичный человек.

— Значит, переходим к гостям. Кто сидел за столом?

— Стивен Фарради, член парламента. Его жена, леди Александра Фарради. Моя секретарша, Рут Лессинг. Некто Энтони Браун, сестра Розмари Айрис и я. Всего семь человек. Мы хотели, чтобы их было восемь, и восьмым должны были быть вы. Когда стало известно, что вас не будет, мы уже не смогли найти подходящую замену.

— Понятно. Так кто же, на ваш взгляд, это сделал?

— Не знаю! — выкрикнул Джордж. — Говорю же вам, что не знаю. Если бы я...

— Хорошо, ладно. Просто я думал, что вы подозреваете кого-то конкретно. Ну, особых сложностей я тут не предвижу. Как вы сидели — начиная с вас?

— Справа от меня сидела Сандра Фарради. Дальше — Энтони Браун. За ним — Розмари. Потом — Стивен Фарради, Айрис, а слева от меня сидела Рут Лессинг.

— Ясно. А в начале вечера ваша жена шампанское уже пила?

— Да. Бокалы наполняли несколько раз. Все случилось, когда на сцене было кабаре. Шум, громкая музыка, чернокожие танцовщики и танцовщицы, мы сидели и смотрели на них. Она сползла на стол как раз перед тем, как зажегся свет. Может быть, вскрикнула, пыталась судорожно глотнуть воздух — но никто ничего не слышал. Доктор сказал, что смерть наступила практически мгновенно. Слава богу, что так.

— Вы правы. Что ж, Бартон, по чисто внешним признакам все совершенно ясно.

— То есть?