Скрытый учебный план. Антропология советского школьного кино начала 1930-х — середины 1960-х годов

Поиск своего пути к обретению «чувства советской истории» начинается с дискредитации того привычного — официального — посредника, через которого формирующийся советский гражданин должен «подключиться» к первоэпохе. Напомним, что Митта был соавтором Салтыкова по фильму «Друг мой, Колька!», где основной критический заряд направлен как раз в сторону пионерской организации. Складывается впечатление, что после «Кольки» каждый из соавторов нашел собственный способ работы с уже привычным материалом. И если Салтыков тут же, по горячим следам, попытался реабилитировать только что разобранный на составные части социальный институт с помощью «генетического подхода», то Митта явно занялся поисками альтернативных вариантов. В «Звонят, откройте дверь» верхушка школьной пионерской организации не состоит сплошь из циничных карьеристов, стукачей и наследников сталинского стиля руководства, но степень ритуализации пионерской работы здесь тоже находится в обратной зависимости от степени ее осмысленности — причем не в пользу последней. В отличие от «Бей, барабан!» и от «Первого учителя», где роль посредников, втягивающих широкие народные массы в коммунистическую идею, играют люди пусть не слишком разбирающиеся в формальной стороне общественной работы, пусть не обремененные излишним интеллектом, зато горящие этой идеей изнутри, — здешнего посредника, пионервожатого Петю Крючкова интересует исключительно внешняя сторона работы. Даже в финальной сцене, где все персонажи, присутствующие на сборе, в зале или за кулисами, подпадают под обаяние той искренней и неотразимо привлекательной картины пионерского 1923 года, которую рисует для них маленький нелепый человечек с горном[384], — пионервожатый единственный, кто остается глух к обаянию первоэпохи. На его глазах только что случилось чудо: полный зал людей, уже давно отвыкших вкладывать в общественную работу какие бы то ни было личные чувства, вдруг воспринял идущую с трибуны информацию как нечто интимно значимое. По большому счету это тот самый результат, ради которого Петя числится на своей должности и который, при всех его стараниях, крайне маловероятен. Но та насквозь формализованная система, в чьих недрах сформировался этот начинающий функционер, уже успела выработать в нем интерес исключительно к внешней стороне происходящего: сначала он потерянно бегает глазами по сторонам, а потом, осознав, что события все равно пошли по незапланированному сценарию, начинает поправлять в бумажке порядок выступающих — поскольку завтра ему предстоит отчитываться о проведенном мероприятии. Зритель с самого начала осознает непригодность этого персонажа к роли посредника, но то обстоятельство, что главная героиня, искренняя и чуткая девочка, ослеплена чувством первой влюбленности, только подогревает в нем чувство эмпатии, которое достигнет апогея как раз к финальной сцене.

Но, как ни странно, именно этот негодный посредник в конечном счете — пусть совершенно неосознанно — все-таки выполняет возложенную на него миссию: провоцирует Таню Нечаеву на поиск. Зритель сталкивается с парадоксальной ситуацией, едва ли не дзенской по сути: важна не изначальная мотивация поиска, а финальное обретение истины. Засим следует перебор вариантов — потенциальных посредников, каждый из которых в той или иной степени и по тем или иным причинам также оказывается негодным. В процессе поисков Таня вдвоем с подружкой случайно попадает к персональной пенсионерке, но та оказывается заброшенной старухой, которая сама нуждается в помощи, изъясняется исключительно штампованными фразами и, с точки зрения девочек, на роль ветерана пионерского движения не годится по чисто возрастным критериям. Первый вполне подходящий кандидат, про которого уже известно, что в детстве он был хорошим мальчиком и почти наверняка пионером, также не оправдывает ожиданий, поскольку к пятидесяти годам успел превратиться в законченного алкоголика.