Читаем Скучный декабрь полностью

— Нет больше подвига, дети мои, чем умереть, в священной войне с большевицкими варварами и негодяями. Помните об этом, дети мои! Пусть нам будет трудно, ведь Господь думает о нас. Мы должны своим примером, своим служением показать, как могут сражаться сыны Польши. Помните о своих предках, дети мои. Помните о них! В Кшивосондзе в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году, Йороним Птак, мещанин из Вилькомира, пожертвовал жизнью ради Отечества и за свой подвиг сейчас вкушает небесные блага среди ангелов. Он проник в пороховой погреб москалей и, закурив, взорвал себя вместе с ним. Отличительная доблесть! Отличительная! Вольдемар Кашица сжег свой дом, а в нем сгорела полковая канцелярия и этот герой не был казнен, дети мои! А пошел за это в Сибирь, потому что на него не смогли найти доказательств! Инвалид Миколай Возняк в одиночку прокрался в ряды варварской орды и выкрал деньги на покупку фуража. За это был повешен перед строем оплакивающих его селян. Все они приняли мученичество во славу Польши и пресвятой нашей матери Католической церкви! Вот, дети мои, ярчайшие примеры героизма! И имя им самопожертвование. Без самопожертвования нет Отчизны.

Пан Штычка, до сего момента тихо сидевший в углу, придвинулся в первые ряды и поинтересовался.

— Пшепрашам, пан ксендз, а жесли из кабака в участок забрали, а ты при этом дал раза пану жандарму, это геройское дело?

От такого вопроса святой отец совсем растерялся и беспомощно осведомился был ли тот жандарм большевиком и москалем.

— Пан Вуху-то? — Леонард задумался, а потом откровенно признался, — пес его знает, ваше преподобие. Если с одного боку глянуть, то, может, и был. А если с другого, то не был абсолютно. Тут уж ничего не докажешь: варвар он был или негодяй. Сами посудите: во Влодаве до войны, открылась у пана ксендза нехорошая болезнь от одной дамы. К доктору ему было идти стыдно, и пошел он к своему приятелю. Тот и посоветовал ему лечиться паяльной кислотой. За что хворый пан и умер. Вот отчего он умер, святой отец? От кислоты или от болезни своей?

Услышав о нехорошей болезни, пулеметный броневагон издевательски оживился. Обескураженный пан Крысик почувствовал себя святым Витом, которому злые язычники подлили масла в котел. Проповедь пошла наперекосяк. Голодные солдаты махали руками, а его преподобие растерянно хлопал глазами, потеряв путеводную нить. На счастье, из командного отсека показался закончивший завтрак командир бронепоезда. В планы блистательного Тур-Ходецкого входили такие приятные вещи, как курение у откинутого люка и осмотр окрестностей. А еще общая молитва по окончанию проповеди. Она, по его мнению, способствовала единению с нижними чинами. В плане молитв он всегда был демократом и свято чтил заветы. Увидав ротмистра, пулеметчики вскочили, отдавая честь. Спасенный святой отец, наскоро благословив неблагодарную паству, ретировался.

Вместо каши солдатам раздали кипяток, твердокаменная лощадь с остатками круп ожидалась на обед. Тихо сопевший «Генерал Довбор» пробирался среди заснеженного леса где-то среди скучного декабря. Как пробирались в те времена многие — нигде, без цели, в постоянном ожидании несчастий и бед.

Сидевшие на ящиках пили кипяток, отдававший мокрой тряпкой, закусывая сухарями. Получивший свою порцию отставной флейтист присел к Вавжиняку. За все то время, что они провели вместе, полковой музыкант успел сдружится с первым номером и даже посвятить его в некоторые детали своего трудного дела — поиска правды. Сам Вавжиняк из сбивчивых пояснений Леонарда мало что понял, но будучи человеком религиозным, встречу с архангелом Гавриилом одобрил.

— Это получается, он прямо к тебе из облака вышел? — спросил он, возясь с брезентовой патронной лентой, которую они набивали, когда пришел отец Бенедикт. На холоде отсыревшая ткань стала колом и вставлять патроны в петли было сущей пыткой.

— Прямо вот так вышел, как я тебя вижу, братец, лопни мой глаз, — заверил флейтист, отхлебнув из кружки, — Вышел такой из сияния священного. Крылья у него, каска, очки мотоциклетные — все по форме, не придерешься. Вышел и на тебе чудеса творить! То сикер сотворит, то закуску. Только вот курева не смог. Говорит, с куревом у них там швах. Нету табака абсолютно. Все позапретили к чертовой матери.

— С куревом, братец, сейчас везде швах. Солому курим, — подтвердил собеседник, укладывая ленту в ящик. — Ну ты у него просил что? Такой случай грех не использовать. Желания он выполнял? У нас один на Память Невинных Младенцев так напился по случаю праздника, что увидал святого Варфоломея. Только тот ему ничего путного не выполнил. Только глупости разные: ноготь у него врос, и баба сбежала с парикмахером.

— С мужским или женским? — уточнил флейтист, — это, братец, очень важно. Я тебе по опыту скажу, тот святой Варфоломей глуховат. Если что не услышит, так придумает. Со всей этой благодатью надо быть осторожным. Как бы что не напутать.

— А черт его знает каким. Про это мне не рассказывали. А твой-то что? Что ты у него просил?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза