Скучный декабрь

Высоко над ними кроны сходились, но не касались друг друга, оставляя между собой узкие просветы, в которых светилось небо. Словно деревья стеснялись коснуться соседа. Стояла редкая гулкая тишина. Ни звука, даже вороны — и те молчали. Было слышно лишь тяжелое шерстяное дыхание разведчиков.

— Ага, — согласился Леонард, снял фуражку и обтер пот, — давай ще до полянки дойдем вон той и сразу назад. С нее-то вже видно будет.

Они осторожно двинулись вперед. Но у Декабря на бравых разведчиков были совершенно другие планы, и дойти до полянки, им так и не было суждено. В синем полумраке леса щелкнул выстрел, мимо прожужжала пуля. Послышался тяжелый топот, а затем последовал грозный оклик.

— Стий! А ну стий, хто иде?

Еще до того как они услышали голос, пан Штычка упал в снег и привычно перекатился за толстый сосновый ствол. Шедший по правую руку Пшибыл рухнул в мелкую канавку как мешок с мукой.

— А ты сам стой! — крикнул музыкант из убежища, — Не то стрельну!

Подтверждая намерения, он клацнул пустым затвором.

— Зараз сам стрельну в тебе! Обходи их, браты! — завопил противник.

— Зараз! — откликнулся другой голос. — Там их двое!

— Бий усих!

— Слава те Господи, панове! — крикнул теням отставной флейтист, — То думал, не доживу!

— До чого, телепень? — темная фигура мелькнула между деревьев и спряталась за стволом сосны. Мелькнул Адриан с малиновой кокардой. Шлем болтался на голове владельца, словно был не по размеру. Бросив взгляд на врага, Леонард покрепче прижался к колючей коре.

— До смерти своей! — крикнул он в ответ.

— Тю, дурень, — звонко отозвался противник, — а ну, обзовись!

— Сам обзовись, — ответил флейтист, рассматривая неподвижного Пшибыла. Тот оглушительно испортил воздух, вызвав гогот в рядах окружавшего разведчиков неприятеля.

— Хлопци, ховайся! Зараз газами травить будут! — серые тени перебегали между стволами деревьев, умело обходя с флангов. Отставной пехотинец насчитал около десятка. Десять против двоих. Обычный для Скучного декабря счет, который предъявлялся без разбора всем — врагам, союзникам, красным, белым, зеленым, простому человеку и солдату. И он никогда не менялся: ты всегда был в меньшинстве, и у тебя всегда была пустая обойма.

«Вот и все», — пришло ему в голову, он прислонился к сосне и задрал голову вверх. — «Вот тебе и все, пан хороший. И биться нечем, да и незачем. За кого? Зачем? А ведь и правда, убьют сейчас, и имени не спросят. Зачем солдату имя? Прощайте, пани Анна, жесли уже и свидемся, то может нескоро».

Отставной пехотинец еще даже не понял, каково это — умирать? Идти-идти, что-то себе думать и вдруг неожиданно умереть. Прямо здесь, в заваленном снегом лесу, где-то непонятно где. Наверное, чтобы умереть, нужно быть виноватым, решил он. Ну, хотя бы в чем-то немножечко быть виноватым. Поискав в памяти свои прегрешения, он ничего и не нашел. Совсем ничего, никакой малости, которая заслуживала бы смерти. Да и нужна была эта мелочь — вина? Скучный декабрь всегда и все расставлял по местам. Виноват ты был или нет. Пули рвали тела, не разбирая твоих провинностей. Ударник накалывает капсуль, порох вспыхивает, гулко стучит выстрел. Разносится в холодном воздухе. Последний звук, перед тем как ты насовсем утонешь в белом звенящем пламени.

Так он сидел и мучительно думал, пока его требовательно не окликнули.

— Обзовись, падлюка! — грохнула винтовка, и пуля выбила светлую щепу из соседнего ствола. — Зараз стрельну, уже не пожалею.

— Штычка Леонард, седьмого стрелкового полка первой бригады четырнадцатого корпуса, — крикнул он в ответ, не желая умирать безымянным. — И Пшибыл Миколай, санитар из Беднарца. Тут мы, лопни мой глаз!

— Штычка? С Городу, не?

— С Городу, — подтвердил отставной флейтист. — С Мочаловой улицы. С зеленым забором что. Только зараз забор уже не зеленый пан, давно не красил, с четырнадцатого года в окопах грязи принимаю.

— А пана Шмулю знаешь?

— А то! — подтвердил Леонард, задумчиво рассматривая тонкое жало штыка своей винтовки, — только видел. Еще пьяный с его бимберу.

— Хлопцы, — крикнул невидимый знакомый флейтиста, — То Штычка с Городу, музыкант! Не стреляйте. Зараз раберемся.

Повисла минутная пауза, тишина на мгновение влилась в переговоры противников. Так всегда было на войне, та замирала в замешательстве, перед тем как больно ударить. С той стороны послышались тихие споры. Собеседник отставного флейтиста стоял на позиции, что спочатку трэба разобратися, остальные желали сначала стрелять, а уж потом выяснять, кто и откуда прибыл.

— Кидай сброю, та выходь, стриляты не будемо, — наконец предложил противник.

— На кой чорт мене тоби вирыты? — откликнулся музыкант. — Може ты брешешь?

— Да вот те хрест, — заявил противник, — я ж с Веселой Горы, Петро Горбатко, розумиешь?

— Панаса сын? — уточнил Леонард и перехватил винтовку удобней.

— Так, — ответил собеседник.

— Кривого Панаса або того, который на Усекновение главы в нужник провалылся?

— Та кривого же! Коло колодязя била хата.