Грехопадение, по емкой формуле Карла Барта, положило разделение между человеком и Богом, одним человеком и другим, и внесло его внутрь самого человека. Но дело заключается не только в констатации безнадежности этого раскола и в пафосе верования, что Бог в конце концов освободит нас от него и без нас, но прежде всего в твердой и смиренной решимости обратиться к Богу за помощью, пойти навстречу Ему и вместе с Ним, с упованием лишь на Него, начать работу по преодолению раскола, т.е. возвращению тождества с самим собой и с заложенной в нас изначально тайной Сына. Книга о. Габриэля, несет свое свидетельство об этой тайне, просто новоначальным уроком о том, как вернуться к ней, и ее внимательный читатель поймет, что в ней нет ничего, чему бы автор не научился прежде всего сам, что бы он не прошел и не освоил на собственном опыте. И потому ее можно читать и как рассказ о жизненном пути и труде, но вовсе не как пересказ книжного учения. Суть этого пути, как мы сказали, в возвращении и обновлении апостольского Предания, ибо всякое творческое открытие «начал» есть и сокровенное, т.е. совершающееся внутри личности обновление их. «Церкви, с каждым веком надстраивая новый этаж своей истории, – говорит о. Габриэль в частных беседах, – все более удаляются друг от друга. Поэтому я решил спуститься на первый этаж, целиком занятый апостольским наследием, и поискать там. И я нашел все, что искал, все, что вообще ищет человек нашего времени, то сокровище духовной жизни, коим небрегут строители верхних этажей».
Не только книга, но и весь путь и опыт о. Габриэля (Бунге), отмечены этим открытием, о котором по-своему он хочет рассказать как христианскому Западу, так и Востоку. Немецкий студент, специалист по библеистике и древней истории, он, в начале 60-х годов, после путешествия в Грецию, открывает для себя восточное монашество и решает целиком посвятить себя ему. Он отказывается от академической карьеры, принимает постриг в бенедиктинском монастыре и после долгого поиска собственного пути в 1980 году становится отшельником, обретя свою «пустынь» в Швейцарских Альпах, где и по сей день живет по строгому древнемонашескому уставу. Как это бывало уже не раз, в особенности в древней Руси, мало кому известный очаг молитвы начинает притягивать многих из тех, кто испытывает духовный голод. В определенные часы, за исключением дней поста (строго соблюдаемого в ритме православной, или скорее нераздельной Церкви), его дом в горах становится своего рода духовным перекрестком людей с Востока и Запада, ищущих совета, духовного руководства или глубокой исповеди. О. Габриэль хорошо знает свои «скудельные сосуды», и книга его выросла прежде всего как ответ на их вопрошания и поиск. Однако опыт двух разделенных христианских миров глубоко различен, и к каждому из них эта книга обращается по-своему.
Так, Западу, если мы вслушаемся в это обращение, он говорит: ту жажду Духа, которую вы сегодня испытываете, вы стремитесь утолить из чужих, подернутых гнильцой колодцев какого-то экзотического Востока, смешивая в одну дурманящую смесь восточную медитацию, йогу, Кришну, дзен-буддизм и Тибет. Между тем все, что вы на самом деле ищете, есть у вас под рукой, но не на чужом, а на вашем же, вскормленным теми же евангельскими корнями Востоке, о котором вы просто наглухо забыли. Именно там все еще бьют источники той самой воды, которую вы жаждете, но не видите, отождествляя все древнее с музейным и все изначально христианское с безнадежно отсохшим и средневековым.
Что касается Востока, коль скоро мы отождествим с ним православие, то оно, если мы вспомним слова Апокалипсиса, остается «первой любовью» (Откр.2:4) автора этой книги, любовью, которую он не оставил и по сей день, которой он продолжает служить и молитвой, и книгами, и проповедью. Однако для о. Габриэля жизнь Духа никак не определяется не только географией, но даже исповеданием; она там, где есть преображающее нас духовное делание и жизненная, духоносная верность «началам», а не только декларация о таковой верности или надежная справка о ней. «Внутреннее делание» есть не только подражание древним, но прежде всего встреча лицом к Лицу, обращенность к тому Лику, коим запечатлен каждый из нас. Настоящий «Восток» – не только в обладании где-то зарытым «добрым бисером», но в реальном «обороте» его в вере и житии, и не в безликой всеобщности, но в глубочайшем библейском персонализме. И всякое Предание подлинно только тогда, когда оно растет «от корней» Писания, объединяющего все стороны разделенного христианского мира.