Скульптор и скульптуры

Мимо задумчивого Надеждина проходили люди. Они тоже задирали головы вверх и смотрели на него, сидящего на пальце Атланта. До стоп Атланта и головы Надеждина доносились обрывки фраз: «Придурок… На Невском распродажа…На Обуховой новый магазин… За базар ответишь и т. д.».

Надеждину было грустно. Он не хотел вместе со всеми метаться по магазинам, делить всех на придурков, дураков, падлов и быдлов, он не хотел отвечать за «базар». Он мечтал о вечном, о нетленном. Он хотел отвечать за вечное. Он достал носовой платок и стал стирать пыль с ног Атланта. Мрамор засиял своей полированной красотой. Надеждин залюбовался. И тут рядом с ним на мизинец Атланта упала первая капля птичьего помёта. Наступала ночь, голуби слетались на ночь под защиту Атланта и гнездились у него на голове. У них были свои мысли. Они ворковали и от переизбытка чувств немножко гадили. Надеждин не стал кричать: «Кыш» и махать руками. Он простился с Атлантом. Он простился с прошлой жизнью. Он шёл и думал о том человеке, который сумел рассмотреть в бесконечном Космосе Атланта. Он думал о человеке, который создал образ Атланта. Надеждин начинал понимать, что свой мир человек создаёт сам, всматриваясь в бесконечность. А Муза, любимая и драгоценная Муза придаёт миру человека красоту.

Муза смотрела на Надеждина с необозримой высоты и её душа пела от счастья. Ей очень нравилось направление его мыслей и она чувствовала себя нужной ему.

Глава 23

Жил Мартин, и никто о нём не ведал.
Грустно стучали дни, словно дождь по железу.
И только иногда за скудным обедом
Учил его отец распевать Марсельезу.

«Вырастешь, – говорил он, – поймёшь…

Разгадаешь, отчего мы так нищи!»
И глухо дрожал его щербатый нож
Над чёрствой горбушкой насущной пищи.
…

Он недаром прожил,

Недаром мял цветы;
Но не на вас похожи
Угасшие мечты…
…

И, ласково приемля

Речей невинных звук,
Сошёл Иисус на землю
С неколебимых рук.

Идут рука с рукою,

А ночь черна, черна!..
И пыжится бедою
Седая тишина.

Мечты цветут надеждой

Про вечный вольный рок.
Обоим нежит вежды
Февральский ветерок.

Но вдруг огни сверкнули…

Залаял медный груз
И пал, сражённый пулей.
Младенец Иисус.

Но спокойно звенит

За окном,
То погаснув, то вспыхнув
Снова,
Железное
Слово:
«Рре-эс-пу-у-ублика!»

Но и остальные дочери Творца не отставали от Надеждина, они вновь взялись за него так основательно, что у него началась затяжная полоса невезения. Жизнь стала кошмарить Надеждина и снаружи, и изнутри.

Что делать с той жизнью, которая окружала его снаружи, он более – менее знал. Его знания укладывались в незамысловатую формулу «сри на всё», и в себе он всё время угадывал то лентяя, то «шланга», то «сочка», а то и просто «поху – ста». Его соплеменники, впрочем, замечали в нём те же черты и некоторые другие замечательные качества человека, который надорваться не может в принципе. Но это была жизнь внешняя. Из неё давно создали пирамиду и уже в школе рассказывали детишкам о том, что у пирамиды есть верх и низ.

На верху, в этой пирамиде внешней жизни играют и резвятся как щуки в реке чиновники, воры, проходимцы, мерзавцы и прочие человеческие особи, которые глумятся над теми, кто внизу. А внизу полно всякой всячины от прослойки-интеллигенции, трудового крестьянства до гегемона-пролетариата. Но, всё это чепуха, среди которой, даже мальки – редкость, одни неоплодотворённые икринки. Но эти же учителя говорили, что внешняя жизнь хоть и устроена не справедливо, но протекает исключительно правильно, ибо те, кто внизу карабкаются наверх, а значит, стремятся в эти самые щуки, следовательно, они ещё хуже, чем те, кто уже резвится.

Надеждин внимательно слушал историков и читал толстые книги по этому предмету, поэтому, от избытка ума, в пирамиду он не попал, а жил где-то рядом с ней. Это его вполне устраивало, хотя денег часто не хватало, ибо «щуки» сжирали всё. «Малькам» доставались в основном фекалии, поэтому они были часто недовольны и несогласны, но лишь кривили свои рожи. Надеждину было всё равно. Он не платил налоги, поэтому ни на кого не обижался.