Скульптор и скульптуры

Надеждин понял, что «попал». Попал туда, куда просто так не попадают. А если попадают, но не служат, то выходят только предателями и где-то пропадают. Это не должность в Союзе писателей, где из групповщины родятся «бессмертные» романы о «пастырях и пастве». Это даже не место в очереди к окошку банкомата в банке, где всюду броня, ибо в твоё высокое сознанье никто в мире денег не верит, и всегда готов настучат дубинкой – демократизатором по твоей голове. Это….

Надеждин даже боялся думать над тем, что это. Такую ответственность он вдруг увидел впереди. Он как мог утешал сам себя. Мол, Муза не переложила всю ответственность на него. Она его просила, хоть и требовательно, но только об одном – трудиться над начатой книгой. Она намекала, что у них у Муз – один за всех и все за одного – единый организм. У них там, на верху, малое и великое равнозначно по своей природе, но и малым надо сначала стать. А для этого недостаточно махать чистой тетрадкой стоя на груде книг. Для этого тетрадь заполнит надо мыслью, лучше вечной.

Надеждину стало мучительно стыдно от своих первоначальных мыслей насчёт Музы. Это было кощунство с его стороны, чуть не уничтожившее Дух Святой освятивший его. Но Надеждин, вот чёртов землянин, пьяница, казак и бабник, тут же, хоть и оглянувшись по сторонам, утешил себя мыслью: «Музы навевают мысли нам. Одним мы сочиняем гимны, другим вульгарные стишки. И часто так бывает, что стишок все знают, а гимн никто. А потому и мои мысли могут быть прощены. Я, пока, в оси координат, в нуле, Хотя, какой тут к чёрту нуль, раз Муза посетила». Его охватила усталость и полная опустошённость. Ему было очень хорошо в этой усталости, но как-то, подозрительно покойно, словно покойнику. Такого состояния Надеждин раньше не испытывал никогда.

Для Музы, в состоянии Надеждина ничего нового не было. Она и испарилась только потому, что он был абсолютно пуст, как разряженный аккумулятор дизельной подводной лодки, попавшей в железные сети и долго ерзавшей вверх-вниз, вправо-влево, без всякой возможности всплытия. Так и у Надеждина все донимавшие его мысли, слившись в одну, завели его в сети, в которых он как мог, трепыхался, но наконец, где-то под утро выдохся. По всем земным меркам, ему должно было быть очень плохо, а ему было хорошо. Зевая и падая от усталости, он точно знал, что на самом верху, на самом пике библиотечных книг, его заметил Бог. А что он грохнулся вниз, так-то земное притяжение, которое не хотело его отпускать и грохнуло его тело о библиотечный пол, набив шишку на лбу. Голова Надеждина была пуста, но мысли всё никак не отключались.

Он побрёл впотьмах по городу в поисках уличной скамейки, чтобы присесть на неё, а лучше прилечь. Ноги донесли голову Надеждина к памятнику «чижику-пыжику». Это был одно из последних веяний монументальной скульптуры в его стране. Каждый демократ пытался увековечить свои демократические ценности в мировой истории. В оси координат Надеждина – это был, даже им, плохо различимый низ. Но, рядом с «чижиком» была скамейка, почти падая на неё от усталости и охватившего его сна, он успел подумать, что и в самом низу есть свои плюсы. Скамейка была жёсткой, узкой, с двух сторон увенчана урнами, в одной из которой тлели сигаретные «бычки». Надеждин, уже привыкший к дыму, начал похрапывать. И снился ему сон. Снился ему какой-то большой и светлый человек, со спокойным и добрым лицом, который говорил ему: «Куда ты залез со своими графиками, осями координат и тетрадкой. Вредно, Надеждин, концентрировать мою энергию только в своём теле, не отдавая её на благо всех остальных. Помни об этом, и тогда не будет ни пожаров в библиотеках, ни шишек на лбу».

Пока Надеждин спал, мир вокруг него проснулся. Первым, как и положено, проснулся постовой полицейский. Вообще-то, ему спать было не положено. Но, у них так принято, «на то, что не положено кое-что класть». Ему было положено охранять «чижика – пыжика» и ряд домов, и улиц от ночных хулиганов. Но полицейский, вполне разумно считал, что «чижик» никуда не улетит. Птичка махонькая, металла на неё потрачено чуть-чуть, поэтому, если и улетит, то знакомый скульптор – наркоман мгновенно сотворит нового, ещё лучше прежнего, так как этот «чижик» не ахти какое произведение искусства. Это не Пётр I в Москве. Что же касается домов и улиц, то до прихода в полицию, этот полицейский был военнослужащим, потом пожарником, затем налоговым инспектором и спасателем МЧС. Служа честно, он везде, вместе с пивом «Балтика» впитывал в себя мысль о том, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих и даже, где бы не работать, лишь бы не работать.