Скульптор и скульптуры

Сестра Урания пыталась уколоть своим циркулем нежную попку Каллиопы.

Только сестра Талия улыбалась и призывала всех сестёр к юмору и веселью.

Обстановка была накалена. Надеждину на Земле было не по человечески «хреново». Причину он не знал, но следствия чувствовал.

На Небе между сёстрами-музами зрел скандал, а на Земле всё могло повториться как обычно. А обычно человечество хотело как лучше, а выходило как всегда. А всегда человечество поклонялось только «золотому тельцу» пусть и в виде бивней мамонтов, а Богов, причём всех имело только в виду.

Бог – Отец, глядя на своих не в меру расходившихся дочерей, призвал их к совместному обсуждению возникшей проблемы. Бог, он и есть Бог. Чужую волю уважает. Земной отец, если бы у него было столько дочерей, просто бы всех выпорол и выдал замуж за кого попало, лишь бы сбагрить, чтобы они потом мучились и не занимались всякой «дурью». Но на Небе всё не так. Там, на Небе, всё-таки живут вечно и стараются эту вечность не портить, жизнь свою вечную надолго не омрачать. Проще у них всё. Так, лёгкие споры.

Бог – Отец обратился к дочерям по-отцовски, одновременно и сурово и ласково: «Чего разгалделись? Что делите?».

Дочери притихли, и, готовы были успокоиться. Они почитали Отца, побаивались Его, и зря не нервировали. Но вопрос был задан. И Бог-отец ждал ответов.

В некоторой фаворе у Бога-Отца, из-за происходящих на Земле событий, была Мельпомена. Людские трагедии следовали одна за другой. Мельпомена купалась в лучах своей заслуженной славы. Она придумывала всё новые и новые формы венков, могильных плит, каменных надгробий. Она готова была скорбеть за всё человечество, но скорбеть одной ей было скучно. Поэтому человечество, а особенно средства массовой информации, дружно ей подвывали. Мельпомене, в виду её очевидных заслуг, выпало счастье выступать первой. Со страшным, перекошенным множественными трагедиями лицом, обрамлённым траурным венком, через который витиевато тянулась чёрная лента с надписью: «От МЧС. Человечество. Люблю. Скорблю. Помню», она начала по земному просто. Она завыла, зарыдала, стала рвать на себе волосы и восковые листья из венка. Сквозь её горькие, скорбные, трагичные крики и слёзы Бог – Отец услышал: «Моя любимая сестра Каллиопа пригрела на своей груди земного мужчину, которого зовут Надеждин. Он часто рыдает, и это в общем-то всё, что он делает регулярно. Но, он не состоит в пенсионном фонде, он не охвачен сетью медстраха и соцстраха, у него нет счёта в сберегательном банке, он даже не застрахован в ОСАГО. Он не состоит в профсоюзе и в политической партии. Он…». Она задохнулась от скорби, больше похожей на ярость.

– Я… Она искала правильные слова.

– Это всё Каллиопа. Это она учит его, как избегать моих сетей. Это она учит его избегать моих трагедий. Это она вредничает, а не я. Как мне его замочить, вылечить и обуглить?

Сказав всё-то доброе, что накопилось в ней, и что она думала о своей сестре, Мельпомена гордо и гневно прикрыла лицо маской трагедии. Всем сёстрам стало веселее.

Бог-Отец, выслушав одну дочь посмотрел на остальных, что означало: «Давайте дальше!».

Дальше, как ужаленные одновременно «взвелись» Эрато, Клио и Полигимния. Они, хоть и хором, но внятно, в унисон стали тараторить глядя на Каллиопу: «Мы имеем на Надеждина столько же прав, сколько и она. Но сестра мешает нам вдохновлять Надеждина. А из-за этого Надеждин пишет чёрт знает что, вместо того, чтобы писать бравурные гимны, учебники по истории и совершенствовать стихосложение во славу Отечества».

Каллиопа, аж задохнулась от такой клеветы и своего негодования на сестёр. Она, как уверенный в правоте подзащитного адвокат, задала сёстрам вопрос: «А когда вы его затащили на фестиваль бардовской песни, кто вам мешал писать вместе с ним там учебники по истории. Вы, наверное, для большей исторической достоверности напоили его так, что он сел в костёр?».

Сёстрам на мгновение стало стыдно. Они вспомнили обгорелый зад Надеждина и подсмотрели, как он до сих пор мажет его яичным белком. Но отступать они не хотели, и в Каллиопу полетело всё, что оказалось под рукой. Сёстры так «разыгрались», что Богу-отцу пришлось цыкнуть на дочерей. Они притихли. Возникла пауза. Бог-Отец углубился в свои раздумья. Возможно, он думал о будущем зяте. Не многие «смертные» могли так раззадорить его дочерей.

Общее молчание и размышление Бога-Отца осмелилась прервать Талия. Она, улыбнувшись Отцу и сёстрам произнесла: «А я довольна. Исенин такой смешной. Я его люблю не меньше Каллиопы. И вообще вы все, сейчас, такие сердитые и такие смешные, что мы обязательно договоримся». О чём собиралась договориться Талия, нам остаётся только догадываться.