Скверные истории Пети Камнева

Петя, закрыв книгу и обведя глазами своих притихших студентов, которые, наверное, думали, что эти русские все сумасшедшие, с досадой понял, что не здесь, не здесь нужно бы ему проповедовать, но на родине. Но нет, нет пророка в своем отечестве. Еще Петя, конечно, подтибрил подробности, а именно, что старый граф Толстой не ушел пешком из имения, но именно уехал на лошадях, а потом на поезде, к тому же прихватил личного доктора. Но эти частности казались мелочью рядом с самой красотой построения.

Закончив семестр и получив денежки, Петя решил не торопиться на родину, но узнать Америку. Конечно, он мог взять машину, но предпочел демократические виды транспорта. И он действительно, пользуясь только Grey Hound, прочесал Восточное побережье. От

Делавэр, где среди белых сосновых дюн крабы в пабе показались ему дороговаты, до крокодилов во Флориде, которые по-хозяйски ползали по тропинкам национального заповедника. И, кажется, именно во Флориде

Петя узнал из газет удивительные вести с родины. Американская журналистика поверхностна и часто некомпетентна во всем, что лежит за границей. Но со страниц газет повеяло какой-то тревогой, донесся до Пети какой-то гул. Что-то было сказано о том, что Горби пытается сохранить СССР. Это странно звучало: когда Петя уезжал, Союз стоял, как скала…

Переменить билет было просто, в Россию никто не рвался, американцы были в отпусках, но Петя потерял в деньгах. Так или иначе вскоре я уже встречал его в “Шереметьево-2”: Лиза была в очередном счастливом браке и встречать брата не изъявила желания, пригласила на обед в ближайшее воскресение; многочисленные Петины дамы скорее всего не были информированы; жены у Пети не было. С томом Достоевского под мышкой, с литровой бутылью Smirnoff из того же дьюти фри, с огромным новым, серым с черным крапом, чемоданом, который таможня отчего-то смотреть не стала: не до того, что ли, было, – он почти вывалился мне на руки из зеленого коридора и сразу же закричал:

ну что у вас здесь? Я лишь пожал плечами, потому что у нас, кажется, все было то же самое. И мы обнялись. Пока мы ехали в

Москву, Петя прихлебывал водку из горлышка, озирался как бы с удивлением. Я вглядывался в него: он подтянулся, сильно загорел и изменился, мне показалось – повзрослел. И вдруг Петя сказал: я прилетел будто в другую страну. И остается только изумиться

Петиному дару предчувствия. Ведь он сказал фразу, которая совсем скоро станет знаменитой. И тут он, читая мои мысли, повернулся ко мне и молвил: знаешь, как называл это Достоевский? Чувство кануна.

Идешь на баррикады – возьми с собою термос

Петя извлекал из разинутого чрева огромного своего чемодана, стоявшего посредине комнаты, один за другим пакеты с марками известных фирм. В них были маечки и трусики, рубашечки и мягкие мокасины, летние штаны и куцие какие-то негритянских расцветок пиджачки и курточки. И Петя командовал, чтобы я примерил то и это.

Попутно путешественник отглатывал водку из большой своей бутыли, закусывал треугольным белым шоколадом, но странным образом вовсе не рвался взахлеб делиться американскими впечатлениями, что свойственно многим путникам, прибывшим из-за рубежа. Напротив, он бессвязно, перескакивая с одного на другое, выкрикивал какие-то обрывки соображений, связанных с Россией. Мне запомнилось кое-что, потому, наверное, что все это звучало странно и совсем не к месту.

Понимаешь, я так и не смог перевести для них, объяснить им, что такое “робкое дыханье”, говорил Петя, улыбаясь так, будто извинялся, все было не то, не то… Не прерывистое, не затаенное, но именно робкое… Я все перебрал, ничего лучше soft breathing мне в голову не пришло, но и это не то, совсем не то… Это как бунинское название, а тут робкое…

– Ты бы поспал, – сказал я, понимая, впрочем, что, по-видимому, ему очень давно не с кем было поговорить.

Но Петя был в том состоянии обманчивой легкости и прилива сил, в которое впадают люди после десятичасового перелета против естественного движения солнца. Авось дороги нам починят, возбужденно восклицал он, выкидывая из бездонного своего чемодана все новые вещички.

– У тебя там были приключения? – спросил я, полагая, что разговор об этой материи, ему, Казанове наших дней, всегда интересен. И приведет его в чувство.

– Ну раз или два, не помню, случайно трахнулся… познакомился в сингл-баре… на Дюпон-сёркл, – отмахнулся он. – Но ты слушай, слушай.

Алеша сказал как-то о вековечной нашей мечте, мол, неужели, неужели

Золотой век существует лишь на одних фарфоровых чашках? Каково, а?

Я не сразу понял, кто такой Алеша, решил было, что это новый его знакомый – так естественно, по-свойски, он упомянул это имя. Но, всмотревшись в Петино лицо, я увидел, что у него расширены зрачки, как после хорошей дозы.

– Слушай, я поеду, у меня дела утром, – сказал я решительно. – А тебе необходимо поспать.

– Ты полагаешь? – произнес Петя задумчиво. – Но как же ты поедешь, ты же пил?

– Нет, это ты пил, милый. Ты не заметил.