Сквозь льды [Повесть о полярном исследователе Р. Амундсене]

— Что теперь будем делать? — спросил доктор. — Ведь такой приказ — это катастрофа.

— Пока пусть идет дело так, как хочет начальник. Мы не имеем права нарушить дисциплину. А там посмотрим.

— Надо все-таки заставить экипаж работать. Иначе от безделья все заболеют.

Однажды к доктору торопливо подошел один из матросов — в темноте не разобрать кто.

— Идите скорей, доктор, с Вильямсом…

— А что такое? Отравился?

— Нет, собрался уходить. Буянит. Вон смотрите, он уже вышел на палубу.

Доктор Кук и Амундсен пошли к дверям кают-компании. Там столпились матросы. Они держали за руки Вильямса. У него за плечами висела сумка, в руках была палка.

— В чем дело, ребята? Почему вы его держите? — спросил доктор.

— Он хочет уходить.

— Куда уходить? Ты куда собрался, Вильямс?

— В Бельгию. Я не могу здесь зимовать.

— Как? Пешком через льды, океаны?

— Да, пешком. То есть я поплыву где надо. Я очень хорошо плаваю.

— Да, пожалуй, переплыть можно, — спокойно сказал доктор, — но пока я тебе, друг, не советую уходить. Подожди немного, вот взойдет солнце, я сам составлю тебе компанию.

Доктор взял матроса за руку и, ласково разговаривая с ним, повел назад, в каюту.

Матрос Эмиль сказал:

— Не корабль у нас, а коробка. А тут еще сумасшедший. Беда!

Амундсен подумал: «В самом деле корабль, как коробка, а льды кругом на тысячи километров. Беда!» Но вслух ответил бодро:

— Ничего, брат, держись! Не теряй бодрости. Бодрость потерять — все потерять.

— Где ее набраться, бодрости? — сердито буркнул Эмиль.

Амундсен не ответил. Что можно сказать людям, которые при первой беде становятся малодушными? Он вздохнул и спустился вниз, в свою каюту.

Амундсен — начальник

Потянулись страшные недели. 15 мая в последний раз на горизонте появилось солнце и скрылось на семьдесят дней. Ударили морозы такие, что на палубу нельзя было высунуть носа.

Чугунная печь в кают-компании постоянно была раскалена докрасна, но и она плохо согревала. Вокруг нее сидели и лежали люди. Амундсен и Кук в углу кают-компании устроили мастерскую — делали сани, шили одежду из тюленьих кож. Им помогали два-три матроса.

— А где Эмиль? — спросил доктор.

— Эмиль в кубрике. Он не встает уже два дня.

Доктор бросил пилу и вышел из кают-компании. Через пять минут он вернулся и позвал Амундсена.

— Идите полюбуйтесь, — сказал он вполголоса, когда они вышли в темный коридор, — у нас цинга.

Они молча прошли в кубрик. Плошка с тюленьим жиром слабо освещала тесное помещение. На койке лежал Эмиль. Доктор и Амундсен нагнулись над ним.

— Откройте рот! — приказал доктор.

Эмиль открыл рот. Тяжелый запах ударил в лицо Амундсена. Десны у Эмиля распухли и почернели, язык еле ворочался.

— Цинга самая настоящая, — сказал Амундсен, — нужно свежее мясо. Будем тайно кормить его… чтобы не знал начальник.

— Да, придется. Готовить будем сами.

И с того дня тайно от капитана они кормили больного Эмиля тюленьим мясом.

Но прошла неделя, и цингой заболели сразу несколько матросов.

Доктор Кук вызвал всю команду на медицинский осмотр. У многих уже была первая и вторая стадии цинги. Сказывалось однообразное питание консервами.

Начальник экспедиции и капитан тоже похварывали, и, наконец, свалились оба. Они лежали в полутемной каюте, неподвижные, как бревна. Де Герлах сильно ослабел. Однажды, когда к нему пришел Кук, он сказал:

— Доктор, позовите свидетелей, я хочу сделать завещание.

Кук ответил сердито:

— Не малодушничайте! Не теряйте надежды.

— Перестаньте, доктор! — раздраженно проворчал де Герлах. — Вы видите, что я и капитан больны смертельно.

Чтобы не раздражать больного, доктор позвал свидетелей — Амундсена, механика Виктинга, второго штурмана Брулля. Когда свидетели вошли, доктор плотно закрыл двери, чтобы никто из экипажа не мог слышать слов начальника. Если сам начальник готовится к смерти, то весь экипаж подумает, что положение безнадежно.

Де Герлах слабым голосом начал диктовать:

— Находясь в здравом уме и твердой памяти…

Доктор Кук, наклонившись над столом, записывал его слова. Изможденное бородатое лицо начальника экспедиции тянулось к столу. В глазах де Герлаха было отчаяние. На соседней койке ворочался капитан.

А трое — Амундсен, механик Виктинг и штурман Брулль, закутанные в куртки из тюленьих шкур, — молча стояли вокруг стола. Слабый свет лампы освещал их мрачные лица.

— Я тоже хочу сделать завещание, — сказал капитан, когда де Герлах окончил диктовать.

Доктор переглянулся с Амундсеном.

— Вам-то совсем рано! — сказал доктор.

— Нет, нет. Прошу вас. Пишите.

Кук снова наклонился над столом, положил перед собой новый лист бумаги. Капитан диктовал еле слышно.

— Распишитесь! — сказал доктор и пододвинул бумагу к Амундсену.

Амундсен расписался. Потом расписались механик Виктинг и штурман Брулль. Все было сделано по закону.

— А теперь… пусть команду над судном и экспедицией примет Амундсен, — сказал де Герлах. — Вы не возражаете, капитан?

— Я согласен, — подтвердил капитан.

Кук записал их слова в вахтенный журнал, подал его капитану и начальнику экспедиции:

— Распишитесь.

Они расписались.

Это была ответственная минута в жизни Амундсена.