Сквозь страх

— Спасибо. Я уже поел. — Измайлов встал и прошелся по комнате, которая была довольно уютной. — Кстати, Михаил Тимофеевич, этот Казимаков всегда при Алафузовых служил?

— Да бес его знает, — ответил он скороговоркой, посматривая на еду. Весь его вид говорил, что ему пора садиться за стол.

— А разве он не служил в жандармерии?

Тряпкин сразу же подобрался и отвернулся от стола, словно у него пропал аппетит.

— Точно не знаю. Но краем уха слыхал, что он до февральской революции при царе был каким-то очень влиятельным человеком. Служил будто в полиции или жандармерии. Точно не знаю. Я ведь до весны прошлого года лично не знал Алафузова и его компанию.

— А как звали этого Казимакова?

Хозяин комнаты сморщил лоб, устремляя взгляд к потолку.

— Дай бог памяти. — Мучительное выражение тут же отразилось на его лице. — Дай бог памяти. Э-э-э… вспомнил — Пафнутий Деникович.

«Так же звали и ротмистра Казанской жандармерии! Видимо, это одно и то же лицо. Определенно. Фамилия-то редкая. Тем более и Мишель косвенно подтверждает». Чекист снова сел на диван и тихо спросил:

— На ваш просвещенный взгляд, Михаил Тимофеевич, где может быть сейчас Казимаков?

— Полагаю, что он, как ярый эпикуреец, правда с монархистскими вывертами, эмигрировал.

— А в подпольные монархические организации он не мог податься?

— Да что вы! Он в целом-то колеблющийся, как студень, элемент. Развращенный тип, но умеющий работать. Повторяю: очень ловкий тип. Этого у него не отнимешь. Но вот имеет две ярко выраженные слабости: дьявольскую всеядность к красивым женщинам и утонченную избирательность в еде, сочетающуюся с необычным обжорством динозавра. Проще говоря, аппетит у него всегда, как у голодного льва — барана может уговорить за один-два присеста…

«А нельзя ли по этим наклонностям и поискать этого Казимакова, — мелькнула мысль у Шамиля. — Эти пороки, как пьяные невоспитанные гуляки, будут горланить, подавать свой голос при каждом удобном случае».

— …Но этот шельмец умеет все обставить красиво, солидно, — продолжал Тряпкин. — Даже зимой невесть откуда достанет цветы, фрукты и все такое, что трогает женщин. Да к тому же еще он знает скрытые струны женской психологии, как блестящий музыкант знает нотные знаки и умеет играть. Поэтому можно представить, что у него в этой самой музыке сбоев почти не бывает. Хотя внешне далеко не Аполлон. Скорее наоборот.

Чекист, проверяя правдивость слов Мишеля, попросил того описать внешность Казимакова. И он без каких-либо заметных расхождений обрисовал его довольно точно. «Неужели он правдиво рассказывал здесь обо всем? — подумал Измайлов. — А может, говорит по известному принципу: все, что касается второстепенного и не касается его лично, — правдиво и подробно, а о главном, сокровенном — ни гугу. А при необходимости — ловкое спонтанное сочинительство, вранье. Вообще-то непохоже на последнее. А впрочем, так или нет, все это можно проверить, только переговорив с людьми, уточнив детали. Сегодня уж я это не сумею сделать». И Измайлов решил поскорее выяснить те вопросы, которые занозами сидели в его сознании.

— Вы, Михаил Тимофеевич, часто бываете в Чистополе?

— Нет, не часто. Был там всего лишь раз.

— Когда?

— В прошлом году. Кажется, осенью.

— А если точнее…

Тряпкин вперил пристальный, жесткий взгляд в чекиста. Теперь его лицо не выражало обычного благодушия. Оно стало угрюмым и даже злым.

«Чего-то он так набычился, как человек, давно ожидающий неприятности из этого уездного городка. А я вроде принес, как сорока на хвосте, эту худую весть. Или это просто обычная настороженность его, о которой я и ведать не ведаю? А может, я просто испугал его? Может, душа-то его именно в этом городе и покрылась мерзкой чернотой, как легкие у заядлого курильщика. Оттого, может, и страх ужом начал вползать в сердчишко заячье. Кто его знает?»

— Это что, допрос? — с каким-то неестественным вызовом произнес хозяин комнаты.

— Считайте, Михаил Тимофеевич, как хотите, — спокойно ответил чекист.

— Если это допрос, вы должны предъявить официально мандат и подтвердить свои полномочия. А то я их знаю понаслышке, со слов соседа, который, кстати, очень любопытен. Мне давно показалось, что в его любопытстве всегда присутствует профессионализм. — Тряпкин осторожно, на носочках подошел к двери и приложил большое оттопыренное ухо к замочной скважине. Потом резко открыл дверь, и в коридоре послышались глухие шаги. — Во, наглядный пример. Мой соседушка уже бдел. Подслушивал. И так всегда, когда изредка кто-то приходил ко мне в гости. Это у него осталась профессиональная привычка. Он был, говорю с его слов, полицейским агентом. Но мне кажется, что это бывший жандарм. Интуиция подсказывает. Так что присмотритесь к нему.

— Присмотримся, Михаил Тимофеевич, обязательно присмотримся. — Измайлов вытащил мандат и подал хозяину. — Это наш долг — реагировать на сигналы людей с мест.

— Вспомнил, Шамиль Максумович, — заговорил Тряпкин уже помягчевшим голосом, — я был в Чистополе в октябре прошлого года. Да-да, именно в этом месяце. И вас, кажется, там видел.