— Кого вам? — донесся мужской голос из-за обитой старым войлоком двери.
— Мне бы Тряпкина Михаила Тимофеича. — «Неужели нет его дома?» — испуганно подумал тотчас Измайлов.
Вскоре дверь приоткрылась, но лишь настолько, насколько позволяла цепочка.
— Вы меня спрашиваете?
— Мне нужен товарищ Тряпкин.
— А вы кто такой? Чего нужно?
Измайлов просунул в щель руку с мандатом.
— Из ЧК. Хотел бы с вами поговорить, — негромко произнес Шамиль, разглядывая этого жильца.
Юноша сразу же узнал Тряпкина. Правда, за год он здорово изменился. Постарел, обрюзг. Под глазами появились морщины. От свежести лица остались одни воспоминания.
— А что случилось? — глухо выдавил из себя врач. — Зачем я вам понадобился?
— Ничего особенно, Михаил Тимофеич, не случилось. Просто надо с вами поговорить.
Тряпкин медленно открыл дверь, будто решая — открывать или нет.
Они прошли до конца по широкому, но короткому коридору, и хозяин жестом указал гостю на невзрачную дверь с облупившейся желтой краской.
— Прошу, молодой человек.
Еще не успел Шамиль присесть на диван, обитый добротной коричневой кожей, как Тряпкин уверенно заявил:
— Определенно, мы с вами где-то встречались. И, по-моему, при каких-то редких обстоятельствах.
«А память у него отменная», — подумал чекист, всматриваясь в лицо собеседника.
Помолчали. Измайлов выжидал: что же еще вспомнит этот человек, благодаря которому во многом он чуть было не лишился головы? «Может, этот тип спутает меня с кем-нибудь и ляпнет что-либо интересное».
Тряпкин, присев на краешек стула, как робкий проситель, принял смиренную позу. Видно было: он лихорадочно перебирал все события, встречи, мероприятия минувших лет. А казалось бы, главный вопрос: зачем пожаловал чекист — у него на втором месте. И, видимо, не вспомнив, где видел этого официального гостя, Тряпкин задумчиво, не спеша произнес:
— Я весь внимание…
— Где сейчас Алафузов?
— Валери, что ли?
— Он самый.
— Значит, вы ко мне по этому вопросу? — облегченно выдохнул хозяин, как будто с его плеч свалился тяжелый груз.
Измайлов ответил уклончиво:
— Этот вопрос меня давно интересует.
— Насколько мне известно, он бросил недвижимость, но прихватил свой капиталец — золотишко — и дал деру во Францию. Решил отсидеться, переждать, как делали раньше любители спокойствия и благополучия, когда на Руси взвихрялась смута.
— Это не смута — это революция.
— Разумеется, разумеется, — поспешно согласился Тряпкин. — Все еще никак не могу освободиться от этих старорежимных стереотипов мышления. Действительно, для нас с вами, неимущих, — это революция. А для заводчика и фабриканта Алафузова — это смута. Ведь у него все пошло кверху ногами.
— Вы, Михаил Тимофеевич, несколько упрощенно понимаете революцию. Но я конечно же пришел к вам не для дискуссии о революции. — Шамиль помассировал кончиками пальцев надбровные дуги, переносицу и мочки ушей, пытаясь снять утомление. Все это он проделал чисто механически, мучительно размышляя, как же лучше построить разговор с этим Мишелем, чтобы разобраться в нем, узнать, что он за человек.
— Кстати, тибетская медицина рекомендует также массировать шею от затылка. И позвоночник, — заметил хозяин комнаты. — Хорошо снимает усталость и напряжение.
— Спасибо за врачебную консультацию, — сказал Измайлов, нервно зевнув. И тут же спросил: — Когда Алафузов-то сбежал?
— Давненько уже, как только началась эта самая заваруха, пардон, революция, так на другой же день…
«Неужели он так далек от политики и от всего, что происходит сейчас. Или притворяется?» — подумал Шамиль и поинтересовался:
— Не пехом он, наверное, бежал…
— Нет, конечно. У него всегда стоял под парами двухпалубный пароходик. И довольно быстрый, более двадцати верст в час накручивал против течения. На нем и ушлепал вниз по течению до Астрахани. А там и до границы бывшей великой Российской империи рукой подать.
— Откуда вы так хорошо осведомлены о его маршруте?
— С собой приглашал. Валери всегда повторял: «Всякий уважающий себя человек-патриций еще со времен Древнего Рима имел, как две руки, личного врача и личного юриста. В этом сложном бренном запутанном мире без них не обойтись, как не обойтись без зубов или без отдыха».
— Иносказательно, стало быть, своими зубами он считал юриста…
— Да, конечно. И не напрасно. Помнится, был у него один такой проныра и обжора, в любую щель мог, как клоп, залезть и из любой пакостной дыры выскочить как ни в чем не бывало. Конечно, с пользой для хозяина. За ним миллионщик Алафузов как за крепостной стеной жил не тужил, ничего не боясь. И… ой какие делишки они проворачивали, дух захватывало.
«Похоже, он поверил, что я пришел к нему наводить справки об одном из казанских богатеев. Ну, пусть так думает пока».
— И что же, он прихватил того юриста-афериста с собой?