Сквозь страх

— Мой человек кое-что слышал. Оказывается, не Сабантуев навел чекистов, а кто-то хитро подставил его самого. Да и Санька действовал не тонко. Должен сказать, как ни прискорбно, ЧК известны наши намерения насчет нападения на банк. Охрана там удвоена и составляет сейчас двадцать человек. Конечно, у нас достаточно сил, чтобы перебить их. Но что толку: ключей у нас нет. И пока будем взламывать стальные двери, успеет подойти татаро-башкирский мусульманский батальон, расквартированный в бывшем доме купца Апанаева, и нас всех перещелкает. Я уж не говорю о том, что здесь, в Казани, в разных частях города, расквартированы еще несколько полков. Правда, они находятся от центра не близко, но через часика-полтора и они нагрянут, ежели понадобится. В общем, с обнаженной шашкой да на коне здесь не возьмешь золотишко. Тут как-то надо ящерицей прошмыгнуть или ужом проползти. А это нам пока что не удается. Вот и ходим все, как голодная стая гиен, воем да зубами клацаем. Как видишь, и конспиративные квартиры в городской яме, как говорится, рабоче-крестьянские, бедняцкие.

Когда Тоська услышала, как действует здесь местное ЧК, охота переезжать в гостиницу на легальное положение у нее пропала. Перебираться в гостиницу не посоветовал ей и глава казанских анархистов Тарасенко.

Потом они договорились, как будут поддерживать между собой связь. Кто их будет из бюро анархистов опекать. Вопросов у Митьки было много. И когда ранний гость, посмотрев на часы, заторопился, Сабадырев попросил того, чтобы выделили в его распоряжение местного анархиста, который хорошо знает здешний уголовный мир. Тарасенко пообещал, что такой человек сегодня же найдется, и дал ему номер телефона, по которому нужно было звонить. Уже в сенях Тарасенко сказал, что об этом доме в Собачьем переулке знают только пара проверенных человека и что сюда не следует никого приводить.

Сабадырев кивнул головой и сказал:

— А насчет проникновения в банк — ужом, ящерицей, а может, и лисой — я представлю свои соображения к вашему приезду.

После обеда Митька отправился на встречу с отпетым уголовником Рафаилом Мусиным, по кличке Дыра, которого анархисты приняли в свои ряды с распростертыми объятиями. Тот служил им наводчиком при «экспроприациях», иначе говоря, при грабежах.

Дыра назначил Митьке встречу в Козьей слободе на извозчичьей стоянке. Сабадырев, прежде чем идти на встречу с Рафаилом Мусиным, решил во что бы то ни стало разжиться деньгами за счет Грязинюка. Он выждал удобный момент, когда Илюха, увлекшись разговором с его женой, на минутку оставил свой туго набитый, тяжелый саквояж. Митька в один момент открыл саквояж и быстро хватанул оттуда горсть золотых монет.

«Пусть теперь считает, что его обокрали в гостинице, куда он собирается сейчас переселиться. Ведь при Тоське он не будет пересчитывать свое добро: неудобно. Перед ней Илюха играет роль благородного рыцаря. И деньги он будет пересчитывать в гостинице, но не сразу».

Митька едва вышел из дома и пересек дорогу, как тут же ему подвернулся тарантас. Кучер с рыжей, торчащей лопатой бородой и в синей расшитой бисером тюбетейке, покрывавшей бритую голову, выслушал, куда надо ехать, и матча кивнул головой: дескать, садись подвезу. Удобно устроившись на заднем сиденье и наслаждаясь тяжестью золотых монет, он пересчитывал их, не вынимая руки из кармана. «Ну вот, на месяцок мне хватит вкусно поесть и попить, а там бог даст еще. А Тоська пусть сосет теперь Илюху. Ничего, она скоро вывернет ему карманы, и он тогда, голенький, как новорожденный, слезно захнычет и приползет ко мне».

Так Митька, находясь в плену своих размышлений, не заметил, как извозчик довез его до места.

— Приехал, гаспадин харуший, — проронил бородач, нетерпеливо перебирая новые зеленые вожжи. — Вут эсдись эстоянка извузчиков.

— Это и есть Козья слобода? — осведомился пассажир, расплачиваясь за проезд.

— Самый ун, самый Кузья слабода, — подтвердил извозчик с деревенским татарским произношением. — Другут нит в Казан.

Сабадырев, оглядевшись по сторонам и не увидев среди редких прохожих мужчину с приметами Рафаила Мусина (приметы назвал ему глава местных анархистов Тарасенко), попросил извозчика подождать его. Бородач, ничего не говоря, словно исчерпал лимит слов, протянул руку сморщенной ладонью кверху. Митьке снова пришлось раскошелиться; он понимал: развелось столько жулья, что никто никому не верит при первой встрече. Ему никогда не приходило в голову, что сам он тоже жулик. Митька, как и любой другой человек на свете, никогда не сомневался в одном — что он приличный, нормальный человек. И поэтому все плохое, мерзкое к нему не относится.