Сквозь тьму

Кто-то в одной из этих палаток высунул голову. Его неопрятная золотистая борода блестела в безжалостном солнечном свете. Когда он увидел приближающихся Саадуна и Хаджжаджа, он воскликнул и выскочил из палатки. Еще больше блондинов - мужчин, женщин и детей - высыпало из остальных этих импровизированных укрытий. Они все еще были одеты в ту одежду, в которой были, когда добрались до Зувайзы. Большая часть этой одежды была изодрана в клочья, но она была заштопана и выглядела почти до боли чистой.

Все как один каунианские беженцы низко поклонились, когда Хаджжадж подошел к ним. Министр иностранных дел Зувейзи бросил взгляд в сторону полковника Саадуна. Саадун кивнул в ответ, ничуть не смутившись. “Они знают, кто вы, ваше превосходительство. Разве это не подобает, что они должны выразить свою благодарность?”

“Я не вижу, чтобы я сделал что-то особенно заслуживающее благодарности - только то, что сделал бы любой порядочный человек”, - сказал Хаджадж. Рот Саадуна сузился, как будто он собирался что-то сказать, но промолчал. Пройдя еще несколько шагов, Хаджжадж вздохнул. “При том, как обстоят дела в мире в наши дни, может быть, обычная порядочность и повышает степень целостности. Но мир - жалкое место, если это так”.

“Мир - жалкое место, все верно”, - сказал Саадун и больше ничего не сказал.

Прежде чем Хаджжадж смог найти ответ, каунианцы устремились к нему. Несмотря на их одежду, несмотря на широкие соломенные шляпы, которые они получили здесь, в Наджране, многие из них были сильно обожжены солнцем. Неудивительно, что во времена Каунианской империи предки этих блондинов торговали со смуглыми кочевниками, которые бродили по Зувайзе, но никогда не пытались превратить ее в имперскую провинцию.

“Силы свыше благословляют вас, ваше превосходительство!” - воскликнул человек, который первым выглянул из своей палатки и увидел Хаджжаджа.

Он говорил на своем родном языке, но Хадджадж понимал. Любой культурный мужчина знал классический каунианский, но только каунианцы Фортвега использовали его как свою молочную речь. Акцент показался ушам Хаджаджа странным, но лишь немного. “Я рад видеть тебя здесь, в безопасности”, - ответил он. Он говорил медленно, тщательно - хотя свободно владел письменным каунианским, ему редко приходилось использовать его устно.

“Ты спас нас”, - сказал блондин. “Ты сохранил нам жизнь, когда никому не было бы дела, если бы ты убил нас”. Все остальные каунианцы, собравшиеся вокруг Хаджаджа, даже мальчики и девочки, кивнули в ответ на это.

Другой человек сказал: “Мы бы присоединились к вашей армии и сражались за вас с вашими врагами, если бы только ...” Его голос затих; он не знал, как продолжать и быть вежливым одновременно.

Женщина заполнила пробел, сказав то, что должно было быть у всех на уме: “Если бы только вы не дружили с альгарвейцами. Вы хороший человек, ваше превосходительство. Ты, должно быть, хороший человек. Как ты можешь дружить с альгарвейцами?” Когда она задавала вопрос, недоумение наполнило ее голос и лицо.

“Алгарве помогает моему королевству исправить зло, совершенное против нас”, - ответил Хадджаджаджан. “Никто другой не мог - никто другой не стал бы - оказать нам такую помощь”.

“И ты помогаешь нам, когда никто другой не мог или не хотел”, - сказал мужчина из Первого Кауна. “Это может превратить твоих друзей во врагов”.

Хаджжадж пожал плечами. “Этого не произошло. Я не думаю, что это произойдет. Здесь, на севере, мы нужны Алгарве”.

Каунианцы зашевелились и забормотали между собой. Женщина, которая была откровенна раньше, снова была откровенна: “Мы никому не были нужны в Фортвеге - ни варварам, среди которых мы жили, ни варварам, которые захватили эту землю”.

Если бы блондины из Фортвега не считали своих гораздо более многочисленных соседей-фортвежан варварами, фортвежцы, возможно, были бы менее восторженными, наблюдая, как их отправляют на уничтожение. Или, с другой стороны, жители Фортвежья могли и не иметь. Из клановой борьбы среди своего народа Хаджжадж знал, что сосед не обязательно любит соседа, даже если они похожи.

Молодая женщина спросила: “Ваше превосходительство, что вы теперь будете с нами делать?”

Ее голос был хриплым и сладким. До того, как она пострадала во время морского путешествия в Зувайзу, она вполне могла быть настоящей красавицей. Даже такой изможденной и осунувшейся, какой она была, она оставалась поразительной. Хаджадж подумал о паре вещей, которыми он хотел бы заняться с ней, даже если возраст не позволял ему делать такие вещи так часто, как раньше. Вряд ли она была в том положении, чтобы отказать ему. И ему нужна была третья жена, жена для развлечения, с тех самых пор, как он отослал жадную Лаллабак к ее отцу по клану.

Он покачал головой, злясь на себя и одновременно стыдясь. Если он воспользовался ее слабостью, чем он отличался от альгарвейца? “Сейчас, - ответил он, - ты останешься здесь. Никто не будет приставать к тебе. У тебя будут еда и вода. После окончания войны мы решим твою постоянную судьбу”.