— Ты хоть понимаешь, что за этой дверью, — указала она шокером в запертую дверь, — четыре моих годовых оклада, которые на Нерве превратятся в пять. А ты сейчас хочешь все это выкинуть в космос!
— Если ты все остальные деньги не просадила на подобные предприятия, то тебе должно хватить на оплату неустойки.
— И сколько тогда мне в итоге останется? — надрывающимся голосом спросила она, — Процентов тридцать от суммы, оговоренной в контракте? Получается, что почти полвека работы были зря?
— Эй, не я до этого довел.
— Нет, ты! — обвиняющее указала она на него, — Не будь эгоистичным засранцем, Ленар, и хоть на миг войди в мое положение!
— Если опустить то, что я физически не могу войти в твое положение, то все не так уж и плохо кончится. Да, ты потеряешь большую часть своего заработка, но ты быстро найдешь какого-нибудь более честного и богатого дальнобойщика, который, как и ты, только что освободился от контракта и хочет по-быстрому обустроить семейную жизнь. Вы с ним нарожаете кучу детишек и будете жить долго и счастливо, пока служба опеки и попечительства не отнимет у тебя всех твоих детей за то, что ты их учишь неуважительному отношению к закону.
— Как все просто на твоих словах.
— Послушай, я не понаслышке знаю, что на каждой колонии есть специальные клубы для нас, дальнобойщиков. Там тебе по могут со всем, и с адаптацией к новой жизни, и с поисками подходящего мужика, который ни за что не начнет жрать без тебя коробку конфет.
— Хорошо, — кивнула она, — Я тебя услышала.
— А теперь убери шокер.
— Нет, — не убрала она шокер, — Я тебя услышала, и твои сладкие речи меня не тронули. Я не позволю тебе прикоснуться своими грязными руками к моему вину, и довезу его до Нервы.
— Ну, тогда пусть будет другой вариант, — Ленар отошел от переборки, отступил еще на несколько шагов вглубь коридора, сложил свои «грязные» руки рупором на лице и прокричал, — Эй, экипаж Один-Четыре! Ваша капитан хочет сделать срочное заявление!
— И зачем только я вообще его слушаю? — возмущалась Вильма, сидя на одном из ящиков и нервозно наматывая кудри на свои палец, — Я штурман, черт возьми, я должна маршруты прокладывать, а меня тут заперли, как собаку, пока хозяева выясняют свои чертовы отношения.
— Относись к этому по-философски, — протянул Эмиль из угла.
— И какую именно философию я должна вычерпнуть из этой глупой ситуации?
— Не знаю, но в сложных ситуациях эта фраза обычно оказывает успокаивающий эффект.
— И тебя она хоть раз успокаивала?
— Нет, — запустил Эмиль руку в карман и выловил оттуда блестящий металлический диск с чеканкой, — Но меня всегда успокаивала моя любимая монетка. В сложных ситуациях она всегда позволяла мне принять решение, о котором мне не придется жалеть.
— У нас тут сейчас не принятие сложного решения, — указала рука Вильмы на запертую дверь, — Нам вообще никакого права выбора не дали. Ленар помыкает нами как хочет, и эксплуатирует нас в своих личных целях. Я забыла, где такое отношение было прописано в уставе?
— Нигде, — ответил Радэк, — Ирма, а ты что молчишь? Разве ты не хочешь тоже как-нибудь обругать нашего безалаберного капитана?
— Хочу, — тихо произнесла она, удобно устроившись на теплой трубе с теплоносителем, — Но меня слишком хорошо воспитывали, чтобы я произносила такие слова вслух.
Запертая дверь, отделявшая их от двух капитанов, перемалывала и смешивала кулуарную беседу в кашу неразборчивого бубнежа, и даже эти звуки не пробудили ни у кого желания внимать, вызывая лишь раздражение вместо положенного любопытства. По ту сторону до сих пор не раздалось ничего, похожего на звук падающего тела, и всем этого было достаточно.
— Торчим тут, как дураки, — продолжила Вильма ворчать себе под нос, — Будто у нас работы нет. Нам сейчас надо к криостазу готовиться, заготовки делать, а мы сидим верхом на контрабандном вине и ждем, пока нам разрешат вынести его в космос. Да мы самые настоящие герои анекдота!
Воздух задрожал едва уловимым металлическим звоном, и в лучах светильников на мгновение блеснуло серебро.
— Орел! — радостно воскликнул Эмиль, поймав монетку.
— Что ты загадывал?
— Как скоро нас отсюда выпустят.
— И что обозначает орел?
— Двадцать минут.
— А решка?
— Никогда.
— М-да, — промычал Радэк, — Как тебя взяли на такую работу, ума не приложу.
— Вы чувствуете? — наполнила Ирма легкие, — Будто бы тут стало душно.
— Только не начинай… — махнул на нее рукой Радэк, — Все технические помещения сообщаются с вентиляционными каналами, так что мы тут не задохнемся.
— Если только Октавия не поджарила Ленара и не решила избавиться от лишних свидетелей.
— Ну, в таком случае, — равнодушно хрустнула уставшая шея, — надеюсь, ему было больно.