– Добрый вечер, моя дорогая. Вам не кажется, что это довольно необычное место для первой брачной ночи? – Он закрыл дверь и подошел к потухшему камину. Встав на одно колено, он принялся разжигать огонь. – Здесь не столь уютно, как в вашей спальне.
– Саймон, что вы здесь делаете? – Эмили вскочила. – Вы нашли мою записку?
– Я нашел вашу записку. – Саймон поднялся с колена, достал из кармана скомканную бумажку и тут же бросил ее в камин. Потом повернул голову и улыбнулся Эмили через плечо. – Очень любезно с вашей стороны, моя радость, щадить мои деликатные чувства.
Эмили покраснела и потупилась.
– Я просто не хотела обременять вас своим бурным темпераментом, милорд.
Саймон облокотился о камин и с любопытством посмотрел на жену. Он приобрел супругу, которая серьезно верит, что может испугать мужа своей горячностью. Только Эмили способна выкинуть такое в первую брачную ночь.
– Я бы хотел, чтобы вы знали, дорогая: я вовсе не считаю вашу страстность обременительной для себя. Я с нетерпением жду осуществления своих супружеских обязанностей.
– Очень любезно с вашей стороны, но совершенно очевидно, что это было бы просто выполнением супружеского долга, а я этого не перенесу.
– Понятно. И вы почувствовали, что не сумеете объяснить мне этого лично? Вам понадобилось оставлять записку?
– Я подумала, что так мне будет легче сообщить вам, что я ничего от вас не жду. – Она стиснула руки перед собой и глядела на них. – Немного неловко рассуждать о таких вещах, милорд, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Но только не нам с вами, – мягко возразил Саймон. – Как вы утверждали, мы общаемся в более высоких сферах. Мы-то можем свободно обсуждать такие вещи, о которых прочие пары говорят лишь туманными намеками.
– Вы действительно так думаете? – Она подняла глаза навстречу его взгляду.
Увидев в них волнение и надежду, граф улыбнулся, пряча прилив холодной уверенности. Сейчас леди падет к нему в ладонь, как спелый персик.
– Да, Эмили, уверен. – Он проследовал к столику с напитками и взял графинчик с бренди. – Я думаю, и вы тоже в этом уверены. Ведь, в конце концов, вы сами мне все объяснили.
– Ну, я надеялась, что это так, – откровенно призналась Эмили. – Но когда поняла цель ваших намерений, то уверенность моя пошатнулась.
– Но вы надеялись, что чувства высшего, метафизического порядка придут ко мне?
– Да. Я возлагаю на это все свои надежды. Именно поэтому и уговорила вас жениться на мне. Но до той поры я не хочу, чтобы вы считали себя обязанным выполнять свой супружеский долг. Достаточно вашего вынужденного согласия на этот брак.
Саймон закашлялся, поперхнувшись глотком бренди.
– Уверяю вас, я не чувствую, что женился по принуждению. Я редко делаю то, чего не хочу делать.
– Охотно верю, милорд, и все-таки вам следует признать, я привела достаточно веские аргументы в пользу нашего союза. Я не могу обременить свою совесть еще и навязыванием вам супружеских обязанностей, кроме всего прочего… Вы и так уже дали мне очень многое – свое имя. И было бы величайшей несправедливостью с моей стороны ждать от вас чего-то большего.
– Очень разумно, дорогая моя. – Саймон глядел на нее с почтительным вниманием.
Она казалась исполненной решимости сохранить благородство и отказаться от своих собственных нежных чувств. Между тем один лишь ее вид возбуждал его так, как не возбуждала за все эти годы никакая другая женщина. Он с трудом сдержал внезапный порыв увлечь Эмили на ковер и осуществить свои права прямо здесь и сейчас.
Его вдруг пронзила дрожь откровенного желания, и граф был ошеломлен, когда понял: его непоколебимое самообладание под угрозой. Он никогда еще не терял воли из-за женщины.
– Саймон? Что-нибудь не так?
Он покачал головой и медленно поставил свой бокал с недопитым бренди. Проклятье! Тут распоряжается он. Это он принял решение жениться, что бы там Эмили ни фантазировала. Он выбрал путь мести, мести, которая настигнет всю их семейку. Переспать с Эмили означает лишь сделать на этом пути еще один шаг.
Бродерик Фарингдон сейчас, наверное, скрежещет зубами. Фарингдон – каким бы он ни был – в конце концов, мужчина и отец. И не может не понимать: к утру его дочь будет полностью принадлежать врагу – так, как женщина может принадлежать мужчине. Она будет потеряна для Фарингдонов навсегда.
Но сначала надо уговорить эту недотрогу отдаться во власть ее собственных чарующих чувств, напомнил себе Саймон.
– Не волнуйтесь, дорогая моя, – задумчиво произнес он. – Я просто размышлял об одном весьма существенном обстоятельстве, которое вы, похоже, упустили.
– Каком?
– Вы утверждаете, что мы обладаем возможностью редкой метафизической формы общения.
– Я всем сердцем верю в это, Саймон. Иначе никогда бы не настаивала на браке. Клянусь вам.
Он кивнул:
– И вы хотите, чтобы необыкновенная связь между нами ширилась и крепла, не правда ли?
– О да, милорд. – Ее глаза сверкали как драгоценные камни. – Я всем сердцем желаю этого. Это моя заветная цель, и я готова упорно трудиться ради ее достижения.
– Достойное стремление, и, уверяю вас, я тоже его разделяю.