Слава КВКИУ!

В полвторого Володин-таки удалился. И в казарме опять началась бурная подготовительная кутерьма! Правда, на сей раз, – знаем мы эти военные хитрости! – уже поочередно дежурили специально назначенные наблюдатели, выглядывая через форточку на дорогу вдоль казармы. И не напрасно ведь выглядывали. Потому что минут через десять, только всё разложили, дежурный по форточке заголосил на всю казарму:

– Полундра! Володин возвращается!

Опять срочно всё было приведено в исходное положение. Но Володин так в казарму и не зашёл – не дождались мы, хотя ждали еще минут пятнадцать! Пошутил он над нами! Просто походил вблизи, шороху навёл, усмехнулся, пожалуй, и ушёл к своей семье. Сам ведь таким же был не столь давно! Знал, что к чему! Всё же настроение упало, мы почти перегорели, но не пропадать же добру! И началось!

Постепенно развеселились! Всё-таки Новый год! Любимый с детства праздник! Жаль, танцевать той ночью было не с кем! Да и не очень галантно мы выглядели в обязательных белых солдатских кальсонах. Свет всюду погашен – светомаскировка, чтобы посторонних не привлекать, особенно, дежурного по училищу! И только наши белые кальсоны выделялись в темноте и дефилировали туда-сюда! Одним словом, маскарад!

69

На пути в столовую я по привычке проверил два «своих» дерева. Они были мощными с виду американскими тополями, изрядно пылившими летом надоедливым пухом. Но в том году оба тополя не перенесли февральские морозы, чем и привлекли моё внимание. В том лютом феврале морозище два дня держался минус сорок четыре!

Это, кстати, был рекордный для меня мороз! Причём и в Каракумах однажды мне случилось пережить столько же, но уже тепла! Ещё точнее, жары!

Стало быть, температурный диапазон моего существования, выявленный экспериментально, почти девяносто градусов! Впечатляет, если учесть, что в таком диапазоне физическое состояние воды проходит путь от льда чуть ли не до кипения! А я как-то выжил!

Но это – отступление от темы.

В столовую мы в любой мороз ходили в гимнастёрках, чтобы не мучиться с шинелями. А без них пробирало до костей. Я даже время засекал как-то. При морозе в сорок руки без перчаток совершенно дубели всего за тридцать пять секунд! Пальцы переставали слушаться! А мы-то всегда налегке!

Так вот, проходили мы в тот жуткий мороз мимо «моих» деревьев, а они вдруг как загрохочут! Долгий такой треск, рассыпчатый, на молнию похожий, если она рядом по земле саданула! Мы из строя едва не разбежались, кто куда, не разобравшись поначалу, что случилось.

Оказалось, всего-то стволы тех деревьев от сильного мороза лопнули. Я их потом из любопытства обследовал, но наружных трещин не выявил, потому и смотрел всякий раз на этих пострадавших гигантов, всё думал, что трещины со временем проявятся. Интересно ведь – не от расширения затрещало, а от холодного сжатия. Аналогично тому, как скорлупу орехов давлением раскалывают. Ну, а трещины, меня интересовавшие, даже летом не обнаружились. Деревья хотя и трещали, но выдержали, и даже потом не засохли.

А курсантам, пусть любой морозище трещит, всё должно быть нипочём! Мы трещинами тогда не покрывались, а продолжали ходить в гимнастёрках и в столовую, и обратно. И на занятия в учебные корпуса и, разумеется, «домой»! На нас работала попутная акклиматизация.

70

Как-то само собой так вышло, что вспомнил я из родного училища, можно сказать, кого угодно, только не своих близких товарищей. Вспомнились и командиры, вспомнились и начальники! Были и преподаватели – и штатские, и военные. Но только не такие же курсанты, каким я и сам считался пять лет подряд. Почему же так?

Может, потому, что для товарищей требуется особый разговор. Долгий разговор. Долгий он потому, что много было товарищей. И потому, что многое знаю об их курсантской жизни, и многое знаю о последующей офицерской службе.

Так или иначе, но вышло именно так, как вышло – сегодня они отодвинулись на второй план.

И пусть мою странную память простят многочисленные товарищи и друзья, все однокашники, за то, что вдруг вспомнились мне сейчас не все они, а лишь один из всех, который даже другом никогда не был.

Он служил во втором взводе, и я знал его весьма поверхностно. Не знал бы совсем, если бы о нем не ходили легенды, часть из которых я слышал, а развитие некоторых даже наблюдал в действительности. Причем, те легенды, которые мне пришлось узнать, вполне подтверждались действительностью.

Тот курсант не был тем особенным красавцем, которые привлекают к себе общее внимание, и потому все их легко узнают. Нет! Он был, как раз, маленьким и слабосильным. О таких даже говорят – плюгавенький.