Слава столетия

— Говорят, что вы скучны. Говорят, что любите хвастать, что вы глупы…

— Все эти обвинения выдвинул человек, на меня злобствующий. Это Радищев! — закричал Бибиков.

— Нет! Нет! Нет! Фант!

Бибиков растерянно озирался.

— Ну и выдумщик вы, Александр Николаевич, — сказала графиня, к которой вернулось хорошее настроение, — А на вас сегодня мужу поступила жалоба от какого–то капитана из Тобольского полка. Но не волнуйтесь, я за вас заступлюсь.

— Здорово ты вчера отделал дурака Бибикова. Мне графиня рассказывала. — Граф Александр Яковлевич чуть–чуть улыбнулся.

Радищев тоже улыбнулся.

— Это не так уж трудно было сделать. Я даже чувствую легкие угрызения совести: природа и так обошла его своими милостями.

— Кроме ума, у природы много иных даров, и он всеми ими награжден с избытком. А ум — дар опасный и не всегда благодеяние. — Граф опять улыбнулся. — Из Тобольского полка жалуются на тебя, Александр Николаевич.

Радищев мгновенно внутренне собрался.

— Удивляюсь. С командиром полка мы расстались в самых наилучших отношениях.

— Да не полковой командир, какой–то капитан написал на тебя. Требует направить его рапорт государыне, но я придержал.

— Чем же я вызвал неудовольствие капитана?

— Ты распорядился освободить из–под караула беглого солдата?

— Да. Указом государыни добровольно вернувшимся беглецам даруется полное прощение, и посему содержание их под стражей противозаконно. Государыня сама в «Наказе» особо предупреждает, дабы с сугубой осмотрительностью и лишь только при полном и законном основании производился арест.

— Закон–то законом, да надо действовать не только по закону, но и в соответствии с обстоятельствами. Пожалел, что ли, солдата? У меня тоже бывает — посмотришь на иного мужика, подумаешь: ведь и он человек. И пожалеешь. А он тебе потом вместо благодарности свинью подложит… Солдат–то в ту же ночь опять сбежал.

— Не поймали?

— Ищи ветра в поле. Эх, какие уж тут законы, когда мужики повсюду бунтуют. Сам знаешь, чуть не каждую неделю получаем указы о сыске да поимке. Вон нынче еще один пришел.

Радищев заглянул в лежавший на столе перед графом лист нового указа и прочел:

«Указ о сыске Войска Донского казака Емельяна Пугачева».

16

Меньше чем месяц спустя следы беглого казака Пугачева обнаружились на яике. Там он выдавал себя за императора Петра III и рассказывал целую историю своего чудесного спасения от убийц, подосланных его вероломной супругой, ныне царствующей императрицей Екатериной, которую именовал презрительно Катькой. С помощью одного преданного офицера он–де тогда выбрался из дворца, в течение многих лет скрывался в Киеве, в Цареграде, на Дону и что–де теперь настало ему время открыться народу.

В подтверждение справедливости своих слов этот беглый казак показывал имевшиеся у него на теле какие–то царские знаки. В награду за помощь в возвращении законного престола самозванец обещал простому народу вольность и всякие льготы.

За какую–нибудь неделю вокруг Пугачева набралось до двух тысяч казаков, холопов, инородцев, и вся эта армия, занимая и разоряя по пути крепости, гарнизоны которых были частью побиты, частью перешли на сторону бунтовщиков, подошла и осадила Оренбург.

Императрица сначала шутила, называя в письмах к заграничным корреспондентам Пугачева маркизом Пугачевым, и надеялась легко справиться с этим самозванцем, как справилась со всеми прежними, пытавшимися присвоить себе имя ее покойного мужа, — беглым солдатом Петром Чернышевым, беглым солдатом Гаврилой Кремневым, инородцем Асланбековым, беглым крестьянином Федотом Богомоловым и еще двумя или тремя такими же проходимцами, имена которых она не могла припомнить.

Но Пугачев оказался гораздо опаснее своих предшественников.

Шутки смолкли, их сменил страх.

На подавление мятежа стянули регулярные войска из Москвы, Новгорода, Смоленска и Сибири; казанский губернатор формировал части из отставных солдат, и в январе — феврале 1774 года правительственные войска одержали решительные победы над повстанцами. Думали, что бунт подавлен. Командующий князь Щербатов на предложение шацкого дворянства выставить на свой счет конный корпус ответил, что в этом нет уже нужды и что скоро будет пойман и сам Пугачев.

Но война с Пугачевым походила на бой со сказочным змеем: срубали одну голову, вместо нее тут же вырастали три новых. Уйдя от Оренбурга на уральские заводы, 12 июня 1774 года Пугачев с 20 тысячами нового войска подошел к Казани и занял город. Только один кремль оставался в руках правительственных войск, но среди его защитников раздавались голоса, что, видно, не миновать сдаваться…

Вступление Пугачева в город, село, крепость сопровождалось неизменной и жестокой расправой с дворянами, помещиками, офицерами.

В Петербурге печатали листы под названием «Описание, собранное поныне из ведомостей разных городов сколько самозванцем и бунтовщиком Емелькою Пугачевым и его злодейскими сообщниками осквернено и разграблено божиих храмов, также побито дворянства, духовенства, мещанства и прочих званий людей, с показанием, кто именно и в которых местах».