Славянский разлом. Украинско-польское иго в России

Число погубленных в опричнину, чьи имена известны, — около четырёх тысяч человек. Если учесть неполноту этого списка, то количество доводят до десяти тысяч. А это означает, что размах гонений в Московии заметно уступал европейскому. Во Франции одна Варфоломеевская ночь августа 1572 года унесла около двух тысяч жизней, а общее число пострадавших на порядки превышало опричные жертвы. Это не удивительно, ведь в европейские религиозные войны втянули значительную часть населения. У нас же удар изначально нацеливался на вымывание прежде всего полонизированных литовско-украинских кадров, сконцентрированных в элитах; в народных низах того времени их просто не существовало.

Отсюда ограниченность опричнины, затронувшей лишь правящие слои. Хотя впоследствии романовские учёные трубили о тотальном насилии, о повальных жертвах среди населения. Напрочь забывая, что сам народ сохранил об Иване Грозном самую светлую память как о справедливом царе. Если бы тот пускал под нож массы простых людей, то, очевидно, воспоминания о нём были бы иными. Что же касается действительно массового террора, по масштабам соизмеримого с европейским, то это относится не к опричнине, а ко второй половине ХѴІІ века, о чём ещё будет сказано. Его непосредственными организаторами будут как раз украинско-литовские «братья», включая потомков тех, кто пострадал при Иване Грозном.

Опричнина знаменовала не только устранение названной публики, но и приток во власть новых лиц. С этой целью действовала комиссия, которая рассматривала кандидатуры, вела расспросы о родстве, друзьях, о покровителях. Условие карьерного продвижения — отсутствие каких-либо связей с опальными. По результатам отбора выдвинуто около шести тысяч человек, занявших различные посты; среди них практически отсутствуют полонизированные лица. На государственную арену выходят Юсуповы, причём им даже не пришлось переходить из ислама в христианство. Возвышаются далёкие от литовско-украинской «обоймы» Годуновы, Щелкаловы, Клешнины, Вылузгины, Хворостинины, Басмановы и др.

В ряду этих выдвиженцев исключение составляют, пожалуй, лишь мелкопоместные Трубецкие, ранее не занимавшие сильных позиций в чиновничьей иерархии. Новый расклад зафиксировал уже Земский собор 1566 года, твёрдо высказавшийся за продолжение Ливонской войны; из 357 его участников более половины — новые имена. Любопытная деталь: Земские соборы в Московии всегда открывались в пятницу, которая тогда считалась святым днём, что зримо перекликалось с мусульманскими обычаями о святости этого дня. В то же время беса представляли в образе ляха, а Литву часто именовали поганой.

Романовская историография подчёркнуто негативно оценивала произошедшую «кадровую революцию», когда на место выдающихся добрых мужей (в свете сказанного понятно каких) пришли «наполненные злым духом». Но ещё больший скепсис вызвал неожиданный поворот Ивана Грозного к Западной Европе. Действительно, годы опричнины, помимо всего прочего, гарактеризовались сближением с англичанами. Кроме дарования льгот, права свободно вести торговлю, ездить в Персию им поручалось искать и выплавлять железную руду, обучать местных мастеров различным промышленным искусствам. Кстати, торговое представительство английских купцов размещалось в опричном ведомстве.

Иван Грозный настолько увлёкся перспективами сотрудничества со стремительно растущей державой, что даже после смерти второй супруги Марии Темрюковны в 1569 году рассматривал возможность женитьбы на племяннице (по матери) королевы Елизаветы І графине Гастингдонской. Аналогичные симпатии проявлял государь и к немецким коммерсантам той поры. Для укрепления связей царь также хотел женить сына на одной из немецких княжон. Что касается Ливонии, то здесь вынашивалась идея создания вассального королевства наподобие Касимовского ханства возле Рязани. Во главе нового государственного образования предполагалось посадить датского принца Магнуса. Королевство должно было стать связующим звеном с Европой. Уточним: с Европой Западной, чей индустриальный прогресс в ХѴІ столетии уже не вызывал сомнений.

Европейские предпочтения Ивана Грозного, как несложно заметить, не распространялись на Польшу и её литовско-украинские окрестности. Это объяснялось тем, что в формирующейся в ту эпоху мировой (уже в полном смысле этого слова) экономике место Польши было весьма специфично. Местная шляхта оказалась совершенно не адаптирована к промышленно-техническому строительству и мало им интересовалась. Её приоритеты главным образом концентрировались, с одной стороны, в сельском хозяйстве, а точнее, в поставках зерна, леса, рыбы и т. д. на международные рынки, а с другой — в импорте промтоваров, предметов роскоши из Западной Европы. Собственно, этим исчерпывалась экономическая модель, которую продвигал польский истеблишмент. Говоря иначе, страна по собственной инициативе превратилась в сырьевой придаток более развитых держав. Рост доходов магнатов и шляхты зависел от контроля над как можно большим объёмом ресурсов.