Славия. Рождение державы.

Оставшееся время до вечера прошло в веселье. С разрешения пана куренного атамана, и к всеобщей радости всего гарнизона и моих бойцов, на площадь перед крепостью, поселковый корчмарь привез ведро горилки, два бочонка пива, запеченного кабана и целый мешок сушеных лещей.

Были провозглашены здравицы в честь освободителя братьев-товарищей из татарско-турецкого полона. Честно говоря, было чертовски приятно. А еще было приятно, что никто из наших ребят не упился.

На следующий день с рассветом мы вышли в сторону Днепра. Сразу же за Сокольцом, как и ранее планировалось, отряд разделился на шесть групп. Пять из них, разбежались в разные стороны, бойцы отправились на побывку, проведывать своих родных, близких и друзей. Через неделю их отпуск заканчивался, и они должны были идти в Гнежин, на соединение с моим десятком и обозом.

Иван по пути свернул на Киев, где собирался посетить Лавру и проведать родственников. Затем, ему предстояло вернуться в Соколец, встречать и организовывать переселенцев. Мы даже поругались, уж очень ему хотелось идти со мной, да поучаствовать с нашим оружием в руках, в боях местного значения.

Глава 4

В нашем семейном доме в центре Гнежина, мы с бойцами сопровождения проживали уже пятый день. Во дворе стоял казацкий курень, типа казармы, способный принять сто человек, но мой десяток кирасир и десяток обозных, разместились в доме, комнат было много.

Бывал я в нем редко, а вот отец с мачехой напротив, случалось, жили месяцами. В этом доме часто бывали гости, приглашались музыканты, устраивались застолья, поэтому, и залы, и кабинеты, и спальные комнаты, были хорошо отделаны, а всю мебель изготовил, как и в Каширах, специально нанятый мастер-итальянец, из красного и белого дерева. Стены в помещениях были высокими, по моде нынешних времен сплошь завешаны коврами. Коридоры и большинство комнат украшали настенные бронзовые подсвечники, хозяйский кабинет и спальню - серебряные. С потолков приемного зала и столовой, на цепях свисала хрусталь венецианских люстр. Их еще мой прадедушка с какого-то похода приволок. Гобелены и дорогое оружие на стенах не висело, это добро было только в родовом доме.

Постоянно проживали здесь - домоправитель, старый казак Валько, потерявший когда-то левую руку в бою с татарами, его супруга баба Одарка, ведающая хозяйством, а также вдова - повариха Глафира, с сыном Антошкой, исполняющим обязанности конюха, и дочерьми - горничными Наташкой и Сашкой.

Когда постучали в ворота, нам открыли быстро, буквально через минуту. Как потом выяснилось, слух о том, что Михайло Каширский потихоньку двигает домой с лыцарским эскортом, обогнал мое появление на целых четыре дня. Открылась калитка и выглянула стриженная под горшок голова повзрослевшего Антошки. Его глаза округлились, челюсть упала, он резко развернулся и заорал во всю глотку ломающимся голосом:

- Деда! Пан приехали! - затем, стал распахивать ворота.

Первым на крыльце объявился невысокий, сухонький дед Валько, его лицо окаменело, а из глаз скатилась скупая слеза. Затем появились женщины, старшие и меньшие.

- Михасик, сынку! Наконец-то, - из двери выкатилась круглая, как колобок, баба Одарка и громко зарыдала, а Глафира и девчонки стали подвывать.

- А ну, цыц дурехи! - дед двинул в бок бабу и припечатал по мягкому месту Наташку, - Чего визжите, как недорезанные?! Радуйтесь, хозяин вернулся! Михайло Якимович! Живой и невредимый! Господи, Благодарю Тебя!

Первые два дня мы устроили выходной, спали и отъедались, особенно нажимали на фирменные, бабы Одарки пампушки да пироги, начиненные разными повидлами. И не потому, что в дороге оголодали, совсем наоборот, в каждом сельце и городке, через который шел наш культурно-просветительский, агитационный поезд, местный атаман считал своим долгом предложить и кров, и угощение.

Хлеба были убраны, и повеселиться народу на вечерницах, ничего не мешало. Однако, после нашего ухода, некоторые атаманы скрипели от злости зубами: вдруг резко назначались массовые венчания и свадьбы, и очень даже неглупая молодежь собиралась в дорогу. А другие атаманы, особенно из богатых сел, например, такие как пан Мыкола Сероштан, сам собрал две дюжины парней, у которых не предвидится никаких перспектив, кроме как саблей помахать, да сгинуть.

Верить мне или не верить, разговора не было, но очень многие казаки сомневались. Думаю, что когда на соединение с отрядом начнут стягиваться отставшие отпускники, и поскачут по моим следам, сомнения некоторых развеются.