Славия. Рождение державы.

Толпа глухо зароптала. Здесь на выгоне, рядом с вчерашним полем боя собралась огромная куча народа - мои лыцари, казаки и казачки, крестьяне мои и крестьяне местные, а также вчерашние противники: семьдесят восемь здоровых и шестьдесят девять раненых шляхтичей и жолнеров, сдавшихся в плен. Еще одиннадцать тяжелых лежали в замке. Не было здесь только вдовы местного феодала, пани Марии, она же родная сестра и пани Анны, и Андрея Собакевича.

То, что я слышал сейчас, меня, как и каждого нормального человека, конечно, возмущало. Подобное в этом мире, к сожалению, случалось. Редко, но случалось, когда какой-нибудь дебильный феодал слетал с катушек и в своем селе творил полный беспредел. Но вот от исповеди пани Марии, с которой мы проговорили полночи, я был в полном шоке.

Оказывается, их отец взял замуж вдову им же убитого немца, которая была из наших казачек, с маленьким ребенком на руках. Признал его за сына, дал свою фамилию и относился как к родному дитю, ничем не хуже, чем к появившимся чуть позже дочерям.

Когда милый мальчик превратился в тварь, никто не знает. Но будучи в шестнадцатилетнем возрасте, он изнасиловал обеих малолетних сестер. Затем, шантажируя разоблачением перед родными и знакомыми, частенько их пользовал. Счастье Ани, что ее успели выдать замуж за достойного человека. А ей не повезло. Странной смертью от отравления грибами, умерли родители, за что повариха Рада была Андрюшей зарублена. На протяжении четырех лет, Мария была постоянно третирована родным братом но, в конце концов, он женился сам, а ее выдал замуж за своего дружка, с которым познакомился в ставке воеводства в Житомире. Но семейного счастья не получилось, ее супруг оказался таким же отморозком, как и братик, лупил почем зря. Единственная радость - сына родила. В Андрюши тоже семейная жизнь не сложилась, через полтора года стал вдовцом. Как тайком призналась Марии служанка, свою жену он на последнем месяце беременности избил до беспамятства. Вот и не смогли спасти ни ее, ни ребенка.

- Он даже здесь ко мне пытался приставать, ты представляешь? Дай, Михасик, я тебя расцелую, - закончила она свою исповедь, - Поверь мне, я счастлива, что больше никогда не увижу, ни одного, ни другого. Пусть простит меня Господь Бог и Святая Дева Мария.

И вот тот, которого мечтал заполучить для расправы все восемьсот двадцать дней, ежедневно утром и вечером, сейчас стоит передо мной грязный, оборванный, униженный, но с духом не покоренным. Однако, не стал я его унижать и над ним издеваться. И другим запретил.

- Скажи, Собакевич, зачем ты убил моих родных, а так же людей лично тебе близких? - спросил тихо, глядя в его выпуклые обозленные глаза, - Неважно, что сделано это не твоими руками, но убийца все равно ты. Вот я долго и часто думал об этом, и никак не мог постичь побудивших тебя причин. Понимаю, везли двенадцать тысяч серебром, неужели позарился? Нет, думаю, не это главное, помещик ты небедный, родители оставили отлаженное хозяйство.

Посмотрел, как он молча отвернул свою искаженную злобой рожу и продолжил:

- А ведь я уже знаю, почему ты это сделал.

- Да! Да! - зло зашипел он, - Я приказал убить вас, потому, что ненавижу! Потому, что вы, Каширские, влезли в мою жизнь! Потому, что вы есть! И хочу, чтобы вы исчезли! Совсем!

- По понятиям некоего мне известного больного общества, Собакевич, учитывая твои материальные горазды, тебя бы признали невменяемым и отправили на лечение. До следующего раза. Но лично я считаю, что такую мразь, как ты, нужно душить еще в колыбели. Ты умрешь в страшных муках, Собакевич.

- Требую Божьего суда!

- Пан атаман! Атаман! Сир! Ваша Светлость! Ясновельможный пан! Нет! Не достоин! Нет! - закричала толпа.

Я встал из двух сложенных друг на друга седел и поднял руку. Дождавшись полной тишины, сказал:

- Ты забыл Бога, Собакевич, поэтому суда Божьего недостоин. Лично себя к всесильному судье не приравниваю, но я жажду воздаяния, - указал на него пальцем и громко продолжил под истеричный визг моего врага, радостные крики моих людей и недовольный гул прочей шляхты, - Прилюдно оскопить! И посадить на палю!**

- То не можно так делать, пан Михал! - подбежал ко мне один из смутно знакомых шляхтичей, - Слишком унизительно, лучше голову отрубить!

- Пан Леопольд, если не ошибаюсь?

- Истинно так!

- Простите, пан Леопольд, а где ваш тато?***

- Дома, - ответил он недоуменно, затем, постоял, подумал, пожал плечами и добавил, - Простите великодушно, Ваша мосць. Делайте все, что угодно, вы в своем праве.

Через два часа мы отправились дальше, на юг, а на перекрестке двух дорог, Киевской и Уманской, вкопали в землю высокую палю. На ней корчилось в нечеловеческих муках нечто человекоподобное, что человеком, в принципе, никогда и не было.

* Война 1618-1648 г.г., против гегемонии Габсбургов в Европе. Затронула интересы стран, фактически, всего континента.

** Кол.

*** Папа.

Глава 6