Читаем Славное море. Первая волна полностью

— Вот хорошо, прохладней стало, — сказал разом­левший от вина Носков, блаженно потянулся и доба­вил:

— Ну давай пойдем дальше. Теперь немного оста­лось.

— Нет, ты доскажи, пожалуйста, — попросил Ген­надий.

— Да я про это и толкую.

Но теперь он говорил быстро, почти не останавли­ваясь на подробностях.

— Штурман решил занести остров на карту в новых координатах. Замерил по солнцу, прикинул и так и сяк, а остров не дается.

— Как не дается? — удивился Геннадий.

— Не дается. Плывет.

— Плывет?

— Да, плывет. И все на Север.

Носков полюбовался озадаченным лицом Геннадия и подвел итог сказанному:

— В этом и разгадка вся. Остров был на материко­вом льду. Ну, сам знаешь, что это такое. Может, остат­ки ледниковой морены. Сотни лет вода точила лед. Кру­гом обточила. Осталась под ним только маленькая нож­ка. Однажды в шторм, видно, ножка сломалась, и ост­ров поплыл.

Геннадий больше не проронил ни слова. Умолк и раз­мечтавшийся об Арктике Носков. Освещенные солнцем вершины молодых лиственниц тоже притихли. Где-то ря­дом с матросами тонко звенел комар, сторонясь угарно­го духа водки.

И вдруг в эту дремотную тишину ворвался басистый гудок «Полярного». Голос корабля, настойчивый и тре­вожный, покатился над тайгой, сломался в горах, дваж­ды повторился эхом. Внизу замолкли комары, вверху беспокойно зашумели лиственницы.

— Что такое? — встрепенулся Носков. — Теплоход уходить собирается!

— А как же мы? Бычка-то не взяли! — забеспокоил­ся Геннадий.

— Ладно, все успеем, только скорей.

Они пустились бегом. Перелесок скоро кончился. По узкой кладке перебежали неширокую, но глубокую, с черной водой, речку. И только тогда увидели контору пригородного сельскохозяйственного участка.


IV


Беспокойный Иван Демидович в этот час не нашел се­бе работы. Немного стесняясь внезапного безделья, он, заложив руки за спину, тихо прохаживался по палубе.

С берега вдруг потянуло, словно из жаровни. Одна за другой прошли три волны горячего воздуха.

Боцман внимательно оглядел небо, горы. В воздухе снова стало тихо, нигде ничего подозрительного, и он успокоился.

Но через несколько минут опять, заметил, что широ­кая даль подернулась мелкой рябью, заморщилась.

Боцман встревожился. Легкая рябь, возникшая в раз­ных местах, ширилась. Два раза колыхнулся и замер на флагштоке вымпел.

Боцман, повернувшись к капитанскому мостику, ска­зал:

— Сергей Петрович, с гор ветром тянет, как бы шторма не надуло.

Капитан посмотрел на поселок, на горы и поджал гу­бы. Синяя дымка вокруг далеких Верхоянских гор ис­чезла. Теперь они вырисовывались отчетливо, каждой гранью утесов.

— Вот и дым над станцией неспокойный, — продол­жал боцман.

Курчавый дымок над рудничной электростанцией уже часто менял направление.

— Да, пожалуй, надует, — сказал капитан и распо­рядился: — Наблюдайте за воздухом, отправьте чело­века на метеостанцию.

В шторм широкий открытый залив Чернорецка очень опасен для судов. Штормы здесь обладают огромной си­лой. Холодный ветер, низвергаясь с Верхоянских гор, бе­шено несется по долине и падает в залив с такой силой, что срывает с якорей даже крупные суда. Для «Полярно­го» же это представляло особую опасность. При глубо­кой осадке его легко могло выбросить на мелкое место.

Тремя короткими свистками к теплоходу был вызван связной бот «Чайка».

Капитан каравана написал несколько распоряжений на дамбу, к командирам самоходного флота, которые должны забрать баржи и увести в тихую бухту, находя­щуюся в трех километрах от Чернорецка.

«Чайка» на полном ходу ушла выполнять приказы капитана. В заливе по-прежнему ничего не было страш­ного, только мелкая рябь то набегала, то исчезала на синей воде.

Капитан снова поглядел на горы. Из-за них уже тя­нулись белесые полосы полупрозрачных облаков.

— Да, еще час — и здесь так заклубится... — сказал капитан и потянулся рукой к висячему над головой коль­цу. Теплоход стрельнул в небо белой струей пара.

Долгий, зовущий к вниманию гудок в неурочное вре­мя насторожил не только флот, но и жителей поселка. Женщины, взглянув на высокую трубу электростанции, увидели, как с нее порывисто срывало клочья дыма. Они поняли главное — идет шторм, и спешно стали готовить­ся к трудному часу: торопливо снимали белье, сзывали домой ребят.

...Купленного бычка, черного с белой лысиной, Генна­дию и Носкову пришлось брать в стаде. На его поиски ушло немало времени.

Носков ловко накинул на рога бычка веревку. Но вдруг рука у него мелко задрожала. С реки донесся вто­рой гудок «Полярного».

Приглушенный расстоянием и встречным ветром, он звучал мягко, но Геннадий видел, как лицо Носкова по­мрачнело. И он долго не мог завязать узел веревки на рогах бычка.

Сам Геннадий, конечно, не думал, что теплоход уйдет куда-нибудь без них. Но они явно его задерживали, и это могло кончиться неприятностями.

Спокойно чувствовал себя только бык. Он легко дал обратать себя и сразу же ровным шагом пошел за Нос­ковым, словно всю жизнь учился ходить на веревке. Когда Носков прибавил шагу, бык не стал тянуть, а то­же пошел шаговитее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза