Славное море. Первая волна

«Наверно, на язык не сдержан, на берегу может по­ссориться», — подумал Геннадий и решил, что сумеет уберечь товарища от такого срыва.

В поселке Носков замедлил шаги у магазина и, буд­то что-то вспомнив, сказал:

— Подожди-ка, я сейчас.

Ждать действительно пришлось недолго. Он вышел, нахмурив брови, и Серов решил, что его приятель не на­шел в магазине того, что ему было нужно.

Вышли за поселок. Дальше, к сельскохозяйственному участку рудника, вела узкая проселочная дорога. Она больше шла под старыми высокими лиственницами, и на ней лежала прохладная тень.

На половине пути Носков увел Серова в сторону от дороги и, выбрав место посветлее, сел.

— Немного отдохнем, чуть-чуть. Геннадий последовал его примеру.

Рука Носкова нырнула в карман, и оттуда показа­лось горлышко бутылки.

На солнечной полянке Серову сразу стало холодно. Его ведь предупреждали: на корабле нельзя пить. За это могут списать на берег. Так вот что означали слова боцмана о Носкове: «Ты приглядывай за ним, он часто срывается».

— Что, растерялся? — отлично поняв состояние мо­лодого матроса, спросил Носков.

Хитро подмигнув Серову, он выхватил из кармана бутылку и повернул к нему этикеткой.

— Уксус, — громко прочитал ошеломленный Генна­дий.

— Правильно. Это не то, что ты думал.

— Зачем это вам?

.— Для дела. Давай фуражку.

Без возражений, совсем не понимая, для чего делает, Гена подал Носкову фуражку и пододвинулся ближе.

В руках у Носкова появилась маленькая черная тря­почка. Он густо смочил ее в уксусе и начал протирать на фуражке Серова краба с голубым флажком — эмбле­му моряков Севера.

Яркая, свежая позолота краба на глазах у Геннадия стала быстро тускнеть, и он потянулся руками, чтобы спасти фуражку.

Но дело уже было сделано, и Носков сам вернул ее хозяину. Потом он, не говоря ни слова, то же самое сде­лал и со своей.

— Ты не огорчайся, это для пользы.

— Какая же польза из нового старое делать? — чуть не плача сказал Геннадий.

Красивый золотистый краб, которым он очень гор­дился, совсем потерял свой блеск, будто его только что подобрали в складе брошенных вещей и, не отряхнув от пыли, прикололи на фуражку.

— Старому на море всегда цена выше, — поучитель­но сказал Носков и с силой швырнул уже ненужную те­перь бутылку в кусты. — Там не любят салажат-моло­кососов: раз на тебе все новое, значит, и сам ты пер­вый раз на палубе. А у кого краб тусклый, того сразу замечают, хоть и не знакомы. И уважение тебе тогда и дружба старых моряков.

Геннадий стал успокаиваться. Ему казалось, что сло­ва Носкова открыли перёд ним в мире моряков новую широкую дверь. Правда, эта дверь была с черного хо­да. Полученное таким образом уважение старых моря­ков, конечно, будет незаслуженным. Но все же он при­знал, что ходить с потускневшим крабом на фуражке, ко­нечно же, почетнее, чем с новым.

Носков понял, что па этот раз победил Серова. Сно­ва хитро подмигнул ему и быстро извлек из кармана вто­рую бутылку, уже с белой головкой.

Теперь это не вызвало у Геннадия прежней тревоги, будто вся она была израсходована в первый раз. Он только озадаченно покачал головой и, не найдя слов осу­ждения, спросил:

— А чем закусим?

— А мы рукавчиками, — засмеялся Носков, шутя провел у губ рукавом фланельки и демонстративно по­нюхал его, как нюхают пьяницы корочку хлеба.

— А впрочем, рукавчик — это присказка. А сказка вот в чем... — И Носков извлек из кармана сверток, в котором были колбаса и хлеб.

— Всегда закусывай колбаской. В ней есть чесночок, а у чесночка приятный запах. Винный дух при нем сла­беет.

Пили прямо из бутылки. Носков тянул долго, закрыв глаза от удовольствия. Серов хватил один глоток и вер­нул бутылку. Зато при закуске они поменялись ролями. Носков отрезал маленький кусочек колбасы и долго же­вал его, смакуя. Геннадий же закусывал плотно, помня, что запах колбасы с чесноком отобьет запах вина.

Повторили еще раз. Геннадий выпил тоже немного, но и второй раз хорошо закусил.

В бутылке еще осталось немного вина, однако Нос­ков не стал пить, а вылил его прямо на землю.

— Тебе, наверно, говорили про меня, как про пьяни­цу, а я вот ее на землю вылил, не пожалел, — сказал он с горькой досадой.

— Нет, еще никто не говорил, — отозвался, хмелея, Серов.

— Ну, еще скажут. Носков закладывает... Носков срывается... А того не поймут, что пить ее матросу на­до. Вот ты, к примеру, попадешь потом в торговый флот. За границу ходить будешь. В чужих портах пригласят тебя иностранные моряки выпить. А делают это они не­спроста. Может, шпион среди них, и надо им что-нибудь выпытать у тебя. Если ты к вину непривычен, — беда. Сразу язык, как лыко, и начинает болтать. Пьяный лю­бую тайну сболтнешь. А если ты себя раньше как сле­дует проспиртовал, им тебя не свалить. Они сопьются, а ты трезв. Значит, что?.. Тренировка нужна, вот что...

III

Захмелевший Геннадий, слушая пьяную речь Носко­ва, не находил в ней ничего смешного или неразумного. Может, действительно, так и бывает. И хорошо, когда тебя никому не удастся споить.