Читаем Славное море. Первая волна полностью

— Поднять якорь! — продолжал распоряжаться капитан.

Шумно заработал паровой шпиленок, выбирая якор­ную цепь.

Под рукой капитана звякнули ручки телеграфа, и в машину пошел сигнал: «Самый малый вперед!»

Пароход стал- отваливать от берега, и за ним, чуть изгибаясь, двинулся весь караван. Берег медленно уп­лывал назад.


V

Геннадий стоял на нижней палубе и глядел на уда­ляющийся город. Сначала исчезли, как бы потонули в густой зелени берега жилые дома, потом корпуса и тру­бы заводов. Дольше всех, как маяк, белела залитая солн­цем башня электростанции.

Караван сделал разворот и пошел строго на север. Теперь с правого борта «Полярного» уже был не город, а поросшие низкими тальниками да высокими травами длинные острова. Далеко за островами в синей дымке вставали каменные горы противоположного берега.

Лена—могучая река. По длине она чуть не в два раза больше Волги. Но берега ее мало населены. И почти всю дорогу будут видны вот такие густо заросшие острова и высокие то серые, то желтые прибрежные горы.

— Матрос Серов! — услышал Гена возле себя зыч­ный голос боцмана.

— Есть матрос Серов! — вытянувшись, ответил Ген­надий.

— На бак, к вахтенному, помогать будешь.

— Есть на бак к вахтенному! — повторил он еще громче и бегом бросился к трапу, ведущему на верхнюю палубу.

Он не знал, где бак, но полагал, что где-нибудь на­верху. На вторую палубу выскочил возле машинного отделения.

Навстречу вышел длинный Сергей Алферов. Серов кинулся к нему.

— Мне нужно на бак. Где это?

Тот удивленно посмотрел на Гену и не торопясь от­ветил:

— Бак — это передняя палуба на носу теплохода, перед штурвальной рубкой. Понятно?

Слышавший, что на корабле все приказания началь­ства выполняются бегом, Геннадий, позабыв про Алфе­рова, кинулся на переднюю палубу.


VI


Матрос Носков, к которому послали Серова, такого же, как и Генка, роста, но покрепче сбит, старше года­ми и богаче веснушками.

Еще о нем можно было сказать, что он ходил по жиз­ни колесом, любил смеяться, часто и умело рассказы­вал занимательные приключения о Севере.

У него всегда улыбались не только золотистые гла-за, но и вздернутый, весь в веснушках нос, толстые круг­лые щеки и тонкие, широко разрезанные губы.

Полусогнувшись, он опускал за борт длинную жердь с белыми и черными отметками в футах.

— Двенадцать... Четырнадцать!.. — кричал он, ни на кого не глядя.

— Ты это кому? — спросил подошедший Геннадий.

— Кому надо, тот слышит, — продолжал Носков на­распев.—Четырнадцать. Четырнадцать с половиной...— II, повернувшись к Серову, быстро спросил: — Ты что без дела? Тринадцать... Тринадцать с половиной...

— К тебе послали.

— Очень хорошо. Четырнадцать...   Вот, поиграй-ка палочкой.—И сунул в руки Геннадию водомерный шест.

Шест был длинный, но сухой и показался Геннадию не особенно тяжелым. С силой ткнув его в воду с ма­леньким опережением хода корабля, Геннадий зорко следил за отметками.

— Че-тыр-над-цать... — стараясь подражать Носко-ву, запел Геннадий. — Опять четырнадцать...

Заметив, что у Геннадия все идет ладно, что рабо­тается ему в охотку. Носков отошел к месту курения и уселся у ящика с песком. Вынул папиросу, хотел украд­кой подремать. Но на мостике недовольно крикнули:

— Вахтенный, что случилось?

Носков мигом подлетел к борту. Геннадий закидывал шест. Его быстро проносило вдоль борта. Он молча за­кидывал снова и с тем же результатом.

— Что у тебя, почему молчишь? — с тревогой спро­сил Носков. — Он чувствовал себя виноватым, что оста­вил новичка одного. — Онемел, что ли?

— Шест не достает дна, — спокойно ответил Се­ров. Он был уверен, что в таком случае матросу не­чего сообщать на мостик.

— Кричи «под-табань» или «пронос», — приказал Носков.

«Под-табань» было новое, непонятное слово, и Геннадий принял второе.

— Про-но-ос, — запел он после каждого взмаха ше­стом.

Грело солнце, слепила вода. Шли мимо длинных зеленых островов, с которых тянуло лесной прохладой. Навстречу каравану из крутых обрывов вылетали стайки береговых ласточек и долго с веселым щебетанием кру­жились над судами.

На островах, на реке стояли обстановочные, знаки, указывающие путь кораблям. Но теплоход «Полярный» предназначался для плавания в море. Он имел глубокую осадку, и капитан принимал все необходимые меры пред­осторожности.

К концу вахты молодой матрос изрядно устал. Ломи­ло в плечах и костях рук, потерял певучесть и стал по­хрипывать голос.

Но кругом было много солнца и воздуха. А глав­ное — было сознание, что работу ему дали трудную, мо­жет быть, труднее, чем другим, а вот он с нею справ­ляется. И работа его особо важная, и место его на ко­рабле сейчас первое.

На Север идет огромный караван в двадцать еди­ниц, и каждое судно водоизмещением в несколько сот тонн. Впереди каравана — теплоход «Полярный», а на теплоходе сейчас первым стоит рядовой матрос Генна-шп Серов. Посты остальных вахтенных там, сзади. Да­же рулевой и сам капитан находятся у него за спиной. И капитан не отдаст никакой команды, прежде чем не сообщит ему своих данных стоящий на самом носу мат­рос Серов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза