Славное море. Первая волна

Горькое чувство обиды, жалости придавило Генна­дия, и он ничего не ответил.

Носков взял свой старенький чемодан и молча со­шел на «Чайку». «Чайка», качнув мачтой, медленно от­валила от борта теплохода и так же медленно, будто команде было неприятно идти в этот рейс, двинулась к берегу.

Геннадий, глядя ей вслед, с горечью вспомнил тяже­лый разговор с капитаном.

...Сразу после завтрака Носкова вызвали к капита­ну. Геннадий последовал за ним.

— Давай вместе пойдем, — предложил он Носкову.

— Тебя же не звали?

— Все равно. А вдвоем знаешь как хорошо с капи­таном разговаривать. И он особенно нажимать не ста­нет.

Носков, не глядя, нашел руку Геннадия и крепко по­жал ее.

— Спасибо, Генка, хорошая у тебя душа. Только ты и один ни черта не бойся. А капитан мне ничего не сде­лает. Матросов у него лишних нет, заменить некем.

Они сговорились, что Геннадий останется на палубе и будет ожидать Носкова.

Ждать пришлось долго. Геннадий присел на ящик у машинного отделения и без всякого интереса смотрел на плывущий мимо корабля берег со скудными зарослями мелкой лиственницы. На берегу теперь не было птичье­го щебетания. Только в устье маленькой боковой речки озорно кричали гнездующие там чайки.

На палубу вышел Юсуп, потянулся, посмотрел на бе­рег и подсел к Геннадию.

— Тут, пожалуй, и людей-то нет, — показав на бе­рег, сказал Геннадий.

— Где дело есть — там люди есть. Где дела нет — зачем людям жить? — со спокойной уверенностью ото­звался Юсуп.

Через реку, впереди теплохода, тяжело взмахивая крыльями, пролетел одинокий гусь. Матросы смотрели ему вслед, пока он не затерялся где-то в долине неши­рокого притока Лены.

— Му-удрый гусь, — покачал головой Юсуп и за­смеялся.

Он понимал, что Геннадий волнуется за Носкова, и пытался, как мог, развеселить его.

— Почему мудрый? — без особого интереса спросил Геннадий.

— Он дважды рожденный.

Слова Юсупова не дошли до Геннадия. Он сидел без­участный к разговору, словно не слышал.

— Не понимаешь? — Юсуп сильно тряхнул его за рукав.

— Не понимаю!

— Ой, Генка, как дальше жить будешь? Первый раз он рожден яйцом, а второй раз гусем.

Дверь каюты капитана открылась. Вышел Носков. Лицо его было виноватое, растерянное. Он медленно под­нял левую руку и крепко сжал подбородок. Так и дви­гался, никуда не глядя, ушедший весь в себя, как бы обдумывая сделанное ему важное предложение.

— Ну, как там? — кинулся к нему Серов.

— Все благополучно, Генка. Списали, — с горечью сказал Носков. Но, увидев Юсупа, вдруг подобрался, с достоинством кивнул в сторону каюты капитана и уточ­нил: — Мы разошлись с ним, как в море корабли. — Од­нако не выдержал взятого тона, опустил плечи и груст­но добавил: — А жаль. С вами расставаться, ребята, жаль...

У Геннадия сжало горло. Он вспомнил, с какой лю­бовью Носков рассказывал ему о Севере, о морских по­ходах, прославленных полярниках. А последний разго­вор в Тихой протоке, где Носков просил его не обижать­ся на смех товарищей, потерпеть. «Нам бы только до Се­верного порта дойти. А там, брат, Арктика», — вспомнил он слова Носкова.

«Надо ему помочь, — думал Серов. — А если нет — уйти вместе с ним. Вдвоем будет легче».

Никому ничего не говоря, он бегом пустился к каю­те капитана.

В каюте было все так же уютно. Стены и мебель, от­деланные под красное дерево, мягко отражали свет. Но Геннадию сейчас все это казалось холодным, чужим.

— Зачем вы списали Носкова? Списывайте и меня с ним тогда! — выкрикнул Геннадий.

Капитан сидел в кресле и молчал.

— Я уйду с Носковым, дайте расчет! — горячился Геннадий.

— Вы... посоветовались об этом со своей матерью? Или с учительницей, которая просила боцмана и меня взять вас с собой? — спросил он холодно.

С силой уперся левым локтем в стол и оттолкнулся. Кресло, мягко скрипнув, повернулось.

Лицо капитана было холодное, чужое, и у Геннадия тревожно забилось сердце. «Мама! Как ей потом жить? И чем ей объяснишь свое бегство? А Антонина Петров­на? Оказывается, она ходила к капитану просить. И вот она узнает, что он сбежал...»

— Вы плохой матрос, Серов, — сказал капитан гнев­но. — Вас требовали списать еще в Чернорецке. Я оста­вил вас потому, что матросский коллектив может сде­лать вас хорошим человеком. А Носков?.. Чему он вас научит? Водку пить!

— Он хороший человек! — запальчиво крикнул Ген­надий. — Вы его как следует не знаете.

— Носков слабый человек. Хорош только тот, кто по­лезен делу, на кого можно положиться. Не до славы, до дела охочие люди нужны Арктике.

— Но...

— Матрос Серов, никаких но! Здесь командую я,— сурово сказал капитан, — и мои приказы не обсуж­дают!

«Теперь, наверно, за мной очередь», — уходя от ка­питана, подумал Геннадий.

...«Чайка» уже подошла к берегу. Косые, по-утренне­му веселые лучи солнца золотили коричневую столет­нюю деревянную церковь, новенькие жилые дома с си­ними окнами и низкие лиственницы вокруг них.

Матросы тоже с грустью смотрели, как затерялся на пристани Носков.

Маленький Юсуп Шадаев навалился грудью на барь­ер и шумно вздохнул.

— Жаль парня, — сказал он, не отрывая глаз от бе­рега. — Так любит море и не может попасть туда.