След лисицы на камнях

– Про Гришку. Кужма выдумывать бы не стал. Ты его найди, он тебе больше меня расскажет. Он, старый бес, ребятню пугал! Я-то слышала звон, да не знаю, откуда он. А Савка, тот все своими глазами видел.

Макар вышел на крыльцо. Из-за забора доносился разговор двух женщин.

– Уезжала бы ты отсюда, – говорила Худякова. – Пожила, отдохнула – и будет.

Кому это она, удивился Илюшин. Он еще не слышал у нее такого голоса: жесткого, злого.

– Нина Ивановна, я не могу!

Маркелова! Отчего старуха ее гонит?

– Все ты можешь, девонька! Ты у нас вон какая талантливая…

А ведь Худякова это не о рисунках, подумал Макар. Ему не нужно было прислушиваться, чтобы разобрать ее речь: слова падали рядом с ним, увесистые, как авоськи с картошкой. Реплики Маркеловой таяли в воздухе.

– Нина Ивановна, здесь Андрей…

– Тебе, значит, счастья захотелось! – усмехнулась старуха. – Это правильно. Счастья всем хочется.

Послышались шаги, и, привстав на цыпочки, Макар увидел широкую удаляющуюся спину в серой фуфайке. Похоже, Нина Ивановна сказала все, что считала нужным.

Татьяна смотрела ей вслед. Жаль, он не мог увидеть выражения ее лица.

Но почему художница боится старухи?

Татьяна тряхнула головой, вытерла слезы.

Нельзя ей было сюда приезжать.

Но больше было некуда.

Чья-то непреодолимая воля переписывала сценарий ее жизни и выкидывала ее из всех обжитых за долгие годы пространств, оставляя ей лишь одно прибежище – профессию. Среда сопротивлялась ее присутствию, словно кто-то одним махом исправил то ли ее физические свойства, то ли Танины. Поменял технические характеристики: была рыбка, стала резиновая уточка: прыгай на воде, сколько влезет, вглубь тебе больше не нырнуть. Злая шутка режиссера: полагаешь, что на монтаже вырезали пару сцен с твоим участием, а между тем уже и фамилии твоей нет в титрах, и костюм перешит на другого героя.

– Никуда я не уеду, Нина Ивановна, – сказала она в пространство. – Некуда мне уезжать.

* * *

Илюшин догадывался, что на новом пути его ждет неудача, и оказался прав. Савелий Кужма умер одиннадцать лет назад в больнице. Об этом рассказала Капитолина.

– Зачем тебе понадобился Савелий? Его здесь за мужика не держали, – шелупонь, шушера мелкая. Надирался так, что себя не помнил. Под заборами валялся, а потом всякие небылицы плел пацанам. Больше его никто не слушал.

– Вот и Яковлева сказала, что старый черт начал ребятню пугать, – задумчиво сказал Макар. – Почему именно ребятню?

Старуха почесала подбородок.

– А ведь и правда… Кужма собирал вокруг себя малышню. Я всю жизнь алкашей терпеть не могла, и его тоже. Но врать не стану: детишки Савелия любили. Он с ними возился, сказки сочинял, в лапту играл… Взрослые-то, по правде сказать, держали его за дурачка.

– Капитолина Игнатьевна, вы можете вспомнить имена детей, с которыми общался Кужма?

– Да хоть Танька Маркелова! Собачонкой крутилась вокруг него. Кто еще? Дай сообразить… Саша из пятидесятого, там жили Бурляцкие, ее бабка с дедом. Они люди угрюмые. А девчушка была ласковая, робкая: ей скажешь «здрасте», а она краснеет будто мак. Лет пять назад их дом продали, но туда никто так и не заселился. Больше, пожалуй, никого не вспомню.

– Спасибо, Капитолина Игнатьевна, – сказал Макар. – Вы очень помогли.

* * *

Сергей Бабкин накинул куртку и вышел на улицу. Пес Чижик, воспользовавшись моментом, шмыгнул в приоткрытую дверь и, страстно загребая лапами на поворотах, метнулся на кухню. Из дома его не выгоняли даже летом; в конуру он уходил по собственному желанию. Однако Чижик вел себя так, словно лишь по непонятной прихоти судьбы его до сих пор не отвезли на живодерню или не выставили на мороз.

– Куда! Расстреляю! – вслед ему крикнул Бабкин.

Но Чижик уже исчез.

Красильщиков нашелся в саду. Он ходил по небольшой расчищенной поляне с рулеткой в руках.

– Беседку прикидываю, – сказал он, заметив сыщика. – Не знаю, как быть. Вершинин поставил здесь две, но это было давно, и с тех пор здесь, видишь, выросли яблони. Для одной беседки места хватит, но для двух… Это что же, деревья рубить? Тоже не дело.

Он почесал в затылке.

– Кто такой Вершинин? – спросил Сергей.

– Я разве не рассказывал? – удивился Красильщиков. – Афанасий Вершинин был купец. В конце девятнадцатого века он возвел в Камышовке этот терем для своей молодой жены. В те времена вокруг жизнь била ключом! Села строились! Потом, конечно, все это закончилось. Сам понимаешь – революция, слом прежнего строя… Сын Вершинина бежал за границу, успел вывезти всю свою семью. В тереме какое-то время располагалась школа, а затем он просто ветшал год от года. Я тебе потом покажу фотографии, если захочешь…

– Как ты его вообще нашел?

– Не поверишь – случайно! У приятеля сломалась машина, он попросил помочь: привезти продукты его тетке. Приятеля я высадил, а сам пошел бродить по деревне.

Красильщиков замолчал, вспомнив, как это было.