След механической обезьяны

– Знаю! – ответила Мария Потаповна без малейшей заминки. – И что, это дело такое, у нас, например, и Арина Игнатьевна читать не умеет…

– Вы это знаете, но тем не менее продолжаете утверждать, что она читала письма с угрозами! – перебил приживалку фон Шпинне.

– Так ведь это мы ей читали. Она сама читать не умеет, вот мы и читали. Скажи, Пелагея, что сидишь, молчишь? – Мария Потаповна повернула голову к подруге. – Ты плакала?

– Да, она плакала! – за Пелагею Семеновну ответил начальник сыскной.

– А почему?

– Да потому, что грозит ей каторга!

– За что? – ахнула Мария Потаповна.

– За то, что она ввела в заблуждение полицию и еще лжесвидетельствовала! – спокойно ответил Фома Фомич.

– Как же это так, Пелагея? – обратилась Мария Потаповна к подруге. – Зачем же ты полицию-то обманывала, ведь это нехорошо.

– Да ведь вы тоже, Мария Потаповна, меня обманули! – сказал фон Шпинне. – И, следовательно, вам также грозит каторга!

– Я вас обманула? Да что вы такое говорите? Разве я могу себе позволить обманывать полицию?

– Можете! Вы сейчас сказали, в письмах с угрозами было написано, что Руфину Яковлевну грозились убить удушением. Это так?

– Так!

– А Руфина Яковлевна утверждает, что ее грозились зарезать. Да и, мало того, порезать на куски и разбросать по всему городу. Вот как получается!

– Ну, я не знаю, что она вам тут наговорила. Да вы же, наверное, не в курсе дела, она, Руфина, душевнобольная, что с нее возьмешь!

– Если она душевнобольная, то какой смысл писать ей? Ведь она ничего не сможет понять или поймет, да как-нибудь не так. Глупо писать ей такие письма, вы не находите?

– Те, кто писал, наверное, не знали, что она того, больная! – предположила Мария Потаповна.

– Те, что писали письма, не знали о болезни Руфины Яковлевны?

– Да!

– Мария Потаповна, послушайте, что я вам скажу: берите подружек и идите к себе…

– А как же защита?

– Защита от кого? Кто вам угрожает?

– Ну, я не знаю, наверное, кто-то угрожает.

– Все, я вас больше не задерживаю. Идите и не забудьте своих подруг.

Приживалки покинули комнату начальника сыскной, он облегченно вздохнул. Наконец-то можно будет отдохнуть! Фома Фомич достал часы и посмотрел на время. Была уже четверть пятого. Если сейчас лечь, то можно будет к завтраку выспаться. Хотя фон Шпинне не знал, когда завтрак.

Начальника сыскной разбудили в семь часов утра. Правда, это был не завтрак…

Глава 13. Убийство

– Хозяина убили! – кричал кто-то, бегая по коридорам и стуча во все двери. – Хозяина убили!

Начальник сыскной вскочил с кровати и, подавив в себе желание выбежать как есть, в одном исподнем, быстро оделся. В крыле, где он жил, было пусто. Фома Фомич пошел на голоса и вскоре оказался у комнаты Протасова-старшего. Дверь была открыта настежь, туда-сюда суетились люди, прислуга с перекошенными лицами. Из комнаты отца, слегка пошатываясь, вышел Николай Саввич. Увидел фон Шпинне и бросился к нему.

– Ваше высокоблагородие… – ухватил он начальника сыскной за рукав и разрыдался.

Фома Фомич освободился от его цепких рук и, взяв за плечи, сильно тряхнул:

– Запомните, что бы ни случилось, вы никогда не должны терять самообладание. Это то, что отличает мужчину от мальчика! – Полковник мягко оттолкнул Николая в сторону, вошел в спальню и удивился – комната была пуста. На кровать, судя по ровному одеялу, никто не ложился. Начальник сыскной выбежал в коридор.

– Где Савва Афиногенович?

– В кабинете! – сказал кто-то из прислуги.

Николай, прислонившись к стене, рыдал. Фон Шпинне хотел взять его с собой, но, мгновение подумав, махнул рукой и быстрым шагом направился к кабинету.

То, что начальник сыскной там увидел, его не просто ужаснуло, а потрясло до глубины души. Протасов сидел за рабочим столом, как раз там, где вчера, допрашивая Сергея, сидел фон Шпинне. Лицо фабриканта было перекошенным и синим от удушья. Но не это ошеломляло, начальник сыскной видел за свою жизнь достаточно задушенных. Рядом с головой промышленника находилась еще одна голова. На лице застыла безумная и такая неуместная улыбка. Механическая обезьяна стояла за спиной мертвого Протасова и, наклонившись, обнимала его за шею. Стеклянные глаза смотрели, как показалось Фоме Фомичу, несколько виновато. Но разве может игрушка чувствовать вину за содеянное? Нет, потому как неживая. О том, что в нее вселилась чья-то душа, фон Шпинне даже не думал. И он был, похоже, в этом странном доме в меньшинстве.

Дальше начальник сыскной сделал то, что требовали от него правила, по которым жила полиция: выгнал всех из кабинета и дал распоряжение мчаться в ближайшую полицейскую часть.

– А что им там сказать? – спросил губастый, с неумытым лицом лакей.

– Скажи, в доме ситцепромышленника Протасова произошло убийство!

– А ежели они спросют у меня, кто его убил?

– У тебя никто этого не спросит. Не мешкай, беги прямо сейчас!

Не успел начальник сыскной немного прийти в себя, как прислуга доложила, что дядя Евсей лежит и не просыпается.