След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

На это Гостомысл ничего возразить не смог, да и не желал с Бравлином спорить, как спорил с сотником Зарубой. Но рядом с Бравлином ехал конь-о-конь сотник стрельцов Русалко. Русалко посчитал, что он возразить сможет.

– Но все же эти двести отпущенных воев – это все напоминает не великодушие, а слабость. Слабость нашего княжества, которое словно бы извинения просит за то, что такую армию разбила. Мне кажется, это не в нашу пользу.

– Не думаю, что эти двести человек смогут внушить другим мысль о нашей слабости. Слишком перепуганными они домой прибудут. А если и найдутся такие, кто подобным образом подумает, то со временем начнут возвращаться домой отпущенные нами пленники, у которых срок рабства еще не окончится, но хозяева пожалеют их, и отпустят. Насколько я знаю, обычно почти треть пленников обретает свободу таким образом. Или за хорошую работу, или просто по доброте душевной. И эти вернувшиеся пленники будут рассказывать совсем другое. И при этом они будут чувствовать не только страх перед славянами, но и благодарность к ним за досрочное освобождение и за хорошее отношение в период рабства. Таких будет, по простому подсчету, больше тысячи человек. И их мнение будет более важным, чем мнение тех двухсот. Тем не менее, и двести первых свою первоначальную задачу выполнят.

– Да еще ярлы и конунги, что выкуп привезут, свое добавят…

Гостомысл, который только что спорил с Зарубой, внезапно поддержал Бравлина.

– Прости, княже, мое несогласие, – улыбаясь, сказал и Русалко. – Видимо голова моя не умеет мыслить так, как привыкла мыслить княжеская. И я многого не могу понять. Но я стать князем и не надеюсь. А для сотника стрельцов моя голова, кажется, подходит.

Бравлин ничего не ответил, только встречно улыбнулся сотнику. Ответил только Гостомысл:

– Мы с князем Бравлином вместе подумаем, как твою голову можно использовать. Есть у меня относительно твоей головы некоторые соображения. Если князь поддержит, тогда скажу. А пока еще рано…

Глава шестнадцатая

Горожане, а на пожарище и в Людином городище, в основном, оставались женщины и дети, да небольшой полк под командованием воеводы Военега, который, в случае прорыва части свеев, обязан был частью защитить ворота, а основной силой, по сути дела, своей грудью, прикрыть отход мирных людей, пусть и умереть, но умереть достояно, не вышли все вместе встречать возвращающихся воев, как обычно встречают полки из похода. В Новгороде продолжались работы, прерванные только для проведения вече. Так распорядился перед выходом из Новгорода князь Бравлин. И распоряжение князя выполнилось, хотя у этих женщин и детей ушли на жуткую в их представлении сечу мужья и отцы, и могли там погибнуть, защищая свои семьи. Однако стремительный поход Бравлина и засадные, неудобные для противника действия, были настолько удачными, что погибших не было. И весть об исходе встречи двух противоборствующих дружин каким-то образом дошла до Новгорода раньше, чем вернулось войско. Словно по воздуху прилетела[123]. Правда, несколько десятков человек в новгородском войске все же тоже получили легкие ранения во время начальной схватки на льду. Без этого боевых действий не бывает. Хотя большинство получило все же не ранения, а различные ушибы, когда кубарем скатывалось с крутого обрыва – кто ногу подвернул, кто руку неудачно выставил… Над такими «боевыми» увечьями сами «увечные» только посмеивались, не считая это серьезным ущербом.