Читаем Следопыт полностью

— Пожалуй, даже больше и к вечеру мы их должны догнать. Они с грузом далеко вперед уйти не могли, — предположил Баллы. — Видите, следы становятся заметнее.

На вопрос, сколько их, нарушителей, пограничники. отвечали по-разному: одни говорили двое, другие утверждали трое. Нарушители шли след в след. Но там, где они отдыхали, можно было точно установить, сколько их.

— Я различаю следы четырех, — заметил старшина.

Баллы кивком головы согласился с ним. А Коркин в недоумении пожал плечами.

Снова заторопились по следу. Баллы с Ивановым опять отдали пограничникам свои шубы. Перед густым кустарником остановились. Здесь к ним подоспели отставшие люди и Коркин.

Старшине и его товарищу нетрудно было догадаться, что в этой густой арче и скрываются нарушители.

— Выходите! — грозно скомандовал Иванов.

Из кустарника выбрались четыре человека с поднятыми руками. Баллы показалось, что трое из них туркмены. Один высокий с полуседой бородой, двое других тоже высокие, худощавые подростки. Оба похожи на бородатого, видно, сыновья. А четвертый — низенький, черноглазый, с большими усами, наверное, курд.

При них ничего не оказалось. Бородатый пристально посмотрел на парня:

— Ты, по всей вероятности, следопыт Баллы, по ту сторону гор говорят, что ты очень жестокий, но это, видимо, неправда. Когда вы сначала вдвоем подошли к кустарнику, я решил было покончить с вами. Потом, к твоему счастью, подоспели вот эти, — он кинул взгляд на пограничников. — Мы-то попались, но ты, парень, смотри не попадайся, кое-кто хотел бы тебя убрать. То, что говорит старый контрабандист, — сущая правда, — закончил бородач свою неторопливую речь;

Баллы улыбнулся словам этого человека и перевод их своим русским товарищам.

В кустарнике были найдены четыре торбы с контрабандным товаром и один карабин.

— Чей карабин? — спросил Коркин.

— Карабин мой. И весь груз мой, а эти три джигита — нанятые носильщики, — ответил человек с полуседой бородой.

«Этот человек берет все на себя, чтобы облегчить вину своих сыновей и молодого курда», — подумалось Баллы.

<p>ЧЕРНЫЕ ДНИ</p>

А дни тянулись, полные тревог и трудностей. Вот опять усталые Курбан и Чары еле притащились домой. Аннагуль поставила перед ними хорошо заваренный чай, на ветхом дастархане — засохший хлеб. Но голодные ребята ели его с удовольствием, размачивая в пиале с чаем. Чары сидя заснул. Курбан едва разогнул спину.

— Гелендже, — пожаловался он жене старшего брата, — за работой вроде бы не было заметно, а сейчас так болят и спина, и поясница. Пора нам с братом на постель.

Но какая там у них постель! — все ветхое: и кошма, раскинутая на земляном полу, и халаты, брошенные под головы, и одеяльце, натянутое сверху.

Оба уснули мгновенно. Рядом с ними Аннагуль уложила и своих маленьких сыновей. Заткнула тряпьем дыру в стене, заменявшую окно. Крепко прикрыла дверь и пошла к соседке вязать носки.

Хайдар-ага вместе с детьми уже лёг спать. Патма, склонившись над керосиновой лампой без стекла, вязала носки.

— Заходи, Аннагуль-джан. Детей, наверно, уже уложила? — тихо спросила она.

— Да разве их надо укладывать? Едва приклонят голову к постели, — тут же засыпают.

— Если сегодня свяжем то, что у нас есть, — будет шесть пар. Я нашла клиентку, которая сама приходит в село и покупает носки. Завтра я снесу и сдам ей связанное. Правда, она немного дешевле платит, но это не беда. Если носить носки на базар, еще дешевле получается, ведь целый день пропадает.

— Конечно же, Патма-баджи, лучше продать на месте, если находится покупатель.

— Аннагуль-джан, завтра я возьму в лавке два фунта мяса. Сварим хороший обед.

— Ладно, Патма-баджи.

«Однажды вечером Шах-Аббас, одев на себя лохмотья дервиша, вышел в город…» — начала Патма сказку.

До поздней ночи они вязали носки. Патма закончила свой носок, а Аннагуль не успела.

— Ничего, Аннагуль-джан, завтра довяжешь, — успокаивала ее подруга, а сегодня иди поспи.

Аннагуль накинула на скорчившихся от холода детей свой халат и легла рядом, ничего не подкладывая под голову. Горькие мысли не давали ей покоя. «Уже проходит и десять дней, о которых говорил торговец Молла… Перевел бы он нас через границу. Холодная зима надвигается бедой. Как же идти в такую стужу? Эх, добраться бы поскорее к своим землякам, родным!..»

Рано утром она прямо у порога разожгла огонь. Поставила кумган. Лачуга немного нагрелась, и она надела на себя старенький халат, которым ночью укрывала детей. Сунула ноги в поношенную обувь и вышла умыться. Вернулась, когда лачуга была уже заполнена едким дымом. Внизу еще ничего, а вверху он висел плотным сизым облаком. Аннагуль приоткрыла дверь, заварила чай и стала будить мальчишек.

— Курбан-джан, вставай! Уже пора.

— А, сейчас, сейчас.

— Вставай, а то опоздаешь. Хайдар-ага давно уже собрался.

Курбан вскочил на ноги, надел туфли своей гелендже и выбежал на улицу.

— Чары-джан, поднимайся, Курбан уже проснулся. Ребята быстро позавтракали, схватили штукатурные принадлежности, ведра и поспешили на работу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза