Следствие поручено мне

Старшая Герц еще больше растерялась, пригласила в квартиру.

— Прошу, проходите. Прошу вас, — торопливо повторила она.

Мы зашли в комнату и здесь представились, показали хозяйке удостоверения.

— Софья Львовна, есть санкция прокурора на обыск в вашей квартире, — продолжал Вахрушев.

— Обыск? Почему обыск? Что вы искать у нас намерены? — с недоумением переспрашивала старшая Герц.

Пока Вахрушев ходил за понятыми мы с Якушкиным начали знакомиться с жильем Герц. Комната была большая, с двумя окнами, но разделена на две половины книжными шкафами. В передней половине, Софьи Львовны, в углу, стоял телевизор, вдоль противоположной стены — стулья темно-зеленой обивки, в углу — кресло, рядом — диван такого же темно-зеленого цвета. На половине Розы Яковлевны стояли диван-кровать и кресло, полированный стол, заваленный книгами, журналами. Изящный высокий торшер.

Вскоре вернулся Вахрушев с понятыми.

— Ваша дочь, Софья Львовна, подозревается в преступлении. Нас интересуют деньги, драгоценности, принадлежащие ей.

— Какие же у нас драгоценности? Откуда у Розы могут быть деньги? Я ничего не понимаю, товарищи, — Софья Львовна недоуменно пожимала плечами. — Мы живем скромно, сами видите, — все перед вами, на виду.

В присутствии понятых, среди которых оказался и встретивший нас старик, мы приступили к обыску. Осмотр шел довольно быстро. Затрудняли его, правда, книги: их было немало и с ними предстояло повозиться — каждую надо перелистать, тщательно осмотреть корешки, прощупать обложки. Все втроем мы принялись за книги.

Когда неосмотренных книжных томиков оставалось десятка три, в руках Якушкина оказался толстый, в потертой обложке том словаря Эфрона и Брокгауза. Якушкин неторопливо перелистал страницы, прощупал корешок и вдруг протянул книгу мне:

— Кажется, что-то есть. Посмотрите вы, Зоя Васильевна…

Я взяла книгу, осторожно пропустила палец между страницами и корешком обложки. Палец уперся во что-то мягкое, хрустящее.

— Прошу вас, товарищи понятые, подойдите ко мне. Вы тоже, Софья Львовна.

Я поставила словарь на стол, попросила у хозяйки пинцет и с его помощью осторожно извлекла из корешка узкий пакетик из хрустящей бумаги. Когда развернула пакет, в нем оказалась чековая книжка на предъявителя на три тысячи рублей.

— Вот и деньги, Софья Львовна. А вы говорили… Чья это книга?

— Наша книга, — Софья Львовна подошла к столу. — Но боже мой! Такие деньги! У нас с Розочкой сроду их не было… У Розы зарплата невелика, у меня пенсия. Откуда же такие деньги?

Все молчали, понимая неловкость положения хозяйки квартиры. Софья Львовна между тем неуверенно предположила:

— Вы знаете, эти книги подарил моей Розочке дядя, так, может быть, они там раньше были спрятаны, эти 'деньги?

— Это мы вскоре выясним, Софья Львовна, обязательно. Значит, вы ничего не знали об этой чековой книжке?

— Нет, и Розочка тоже не знает.

Я принялась составлять протокол обыска. Кроме чековой книжки на предъявителя изъяли две толстые тетради — дневник Розы Герц, приобщив его к делу.

18

Вечером в гостинице мне предстояло знакомство с дневником Розы Герц. Я включила настольную лампу, придвинула к столу кресло, открыла толстую тетрадь в коричневом коленкоровом переплете. В левом углу первой страницы стояла цифра «1», а чуть ниже крупными буквами написано: «Promi». Странная надпись — так обычно врачи пишут на рецептах, когда выписывают себе лекарство. «Promi» в переводе с латыни значит «для себя». Герц писала дневник для себя, это ясно и без предупреждения. Дневники вообще пишут для себя. Их редко позволяют читать посторонним.

Герц писала дневник около четырех лет. Часто это были короткие записки: как прошел день, где была, кого встретила, что купила и так далее. Встречались страницы, написанные на одном дыхании, это были исповеди перед собой, откровенные и не всегда радостные. Записи Роза вела сумбурно, с какой-то яростной жаждой оправдать свое понимание жизни.

Из дневника Розы Герц:

«Вчера встретила возле «Березки» Людку Бодрову. Ну, пава какая-то! В новой шубе, шапка из соболей. Ног под собой не чует от радости. Похвасталась бирюзовыми сережками, говорит — папин подарок. Щедрый он — почти каждый месяц одаривает. Знаю, что это за «папаша».

Везет же этой дуре. В голове классическая роза ветров, единственная прямая извилина, а живет в свое удовольствие. Одевается как! Киношные звезды могут позавидовать. Поклонников, как четки, перебирает. И почему так несправедливо: одному — все, другому — крохи?»

* * *