Следствие поручено мне

Он даже вынул записную книжку и черкнул там что-то, и от этого, как Иванчихиной показалось, ярко выраженного желания молодого инспектора пополнить свое образование интеллектуальная сестричка вроде бы даже стала меньше злиться и с увлечением начала рассказывать, как она ездила в Москву и специально ходила на кладбище (забыла, какое, но по блату!) — на могилу Шукшина, и там как раз лежала ветка калины красной… Но тут Женя перебил ее:

— Вы сказали — битый алик?

— Кто? — не поняла сестра.

— Да Сюлюков. Вы сказали… — Женя заглянул в книжечку: — «Я сама ему рану промывала, алику битому».

— А! — отмахнулась сестра Иванчихина. — Ну конечно, ни с того ни с сего он бы на этот стакан не брякнулся. У него нос был разбит, у Сюлюкова. Наверное, приятель, с которым он пил, его толкнул. По-дружески так, по-товарищески…

— Почему же вы об этом не сообщили в милицию?

— Господи! — Сестра Иванчихина завела глаза. — О чем тут сообщать? Сюлюков-то к нему никаких претензий не имеет. Алики бранятся — только тешатся.

Женя редко сердился. Но эта девица могла вывести из себя кого угодно.

— Знаете что?.. — начал он.

— Что? — вызывающе подалась она к нему, предчувствуя какой-то выговор, такой же нудный, как и вопросы этого «сыщика», и готовясь ответить так, как умела отвечать только она одна, сестра Иванчихина: после ее ответов родственники больных плакали и грозились пожаловаться главврачу, но не жаловались, потому что от нее, сестры Иванчихиной, зависело благополучие их больных родственников. А еще этому инспектору сестра Иванчихина по пунктам перечислила бы, что, во-первых, персонала в больнице хронически не хватает, она, сестра Иванчихина, может быть, хотела бы в операционной работать, а приходится гонять по палатам да еще на полставки в приемном покое дежурить, так что ей не до всяких Сюлюковых! А вместо того, чтобы тут время отнимать, милиция ловила бы лучше тех, кто квартиры чистит: вот не далее как две недели назад ее, Иванчихиной, сосед пришел домой, а у него полный чемодан хрусталя вынесли, все украшения жены да еще с зимнего пальто, что в шкафу висело, бритвочкой полтысячного песца срезали.

Да, многое хотела высказать сестра, но не успела, потому что Женя сказал то, чего говорить как раз не собирался:

— Знаете что? А ведь аликов вовсе не Шукшин придумал. Он такого слова и не употребляет. Это у Вампилова в «Утиной охоте» одна девица так пьяниц называет.

— Да? — промямлила сестра Иванчихина.

— Да! — кивнул Женя и тут же, не давай ей перейти к пренебрежительному нагловатому сопротивлению, спросил: — Что еще рассказывал Сюлюков о драке?

Она возмущенно пылала. Даже глаза, казалось, покраснели.

— Он… еще… он еще говорил, что приятель приехал к нему на такси.

Приятель — таксист, что ли?

— Я его так же спросила, а он: он такой же таксист, как я.

— Еще что?

— Больше ничего. Ей-богу! Да что вы ко мне прицепились? Надо вам — так поезжайте к этому чертовому али… к этому пьянице Сюлюкову. И спрашивайте его!

Да, вышла Иванчихина из нокаута быстро, Женя ее явно недооценил.

— Спасибо. — Он встал.

Она бросилась к двери, но Женя окликнул ее:

— Вас зовут Зоя?

— Ну? — глянула через плечо.

— Извините, если обидел чем-то…

Повернулась — с несказанным изумлением в глазах:

— Я и правда больше ничего не знаю…

— Спасибо и на том.

Ушла.

Да, спасибо хоть за какие-то сведения о неведомом приятеле Сюлюкова. И уж теперь-то она Шукшина с Вампиловым не спутает. А к Сюлюкову съездить стоит.

Отсюда же, из приемного покоя, он позвонил на Гражданскую. Трубку долго не брали, потом послышался голос Марковой. Запыхалась:

— Слушают вас!

— Откуда же вы так бежали, Татьяна Васильевна? — с улыбкой спросил Женя.

— А, не говори! Ездили на опознание.

Жене не надо было объяснять. К сценам, которые происходят при опознании трупов, невозможно привыкнуть, хоть присутствовал при этом не один, не два и даже не двадцать раз.

Он рассказал о разговоре со строптивой сестрой Иванчихиной, опустив литературную полемику; переспросил адрес Сюлюкова. Татьяна Васильевна продиктовала:

— Виталий Петрович его зовут, переулок Лесотехнический, 49а.

— Это где же? — припоминал Женя.

— За вокзалом. Туда четвертый трамвай ходит. Остановка, если не ошибаюсь, «Школа». Давай, друг мой, дерзай!

Женя повесил трубку, улыбнулся, вспомнив, что Татьяну Васильевну так и прозвали в прокуратуре и в управлении — «Друг мой», попрощался со старенькой санитаркой, которая начала мыть пол в приемном покое, и пошел к остановке, не зная, что к окну третьего этажа прилипла Зоя Иванчихина и провожает его внимательным, недоверчивым взглядом.

Приблизительно через час в двести пятый кабинет вернулся довольный Саша Гаевский.

— Значит, так! — Он развернул какую-то бумажку. — Считайте, что этот тип уже сидит.

— Не говори гоп, пока не перескочишь, — предупредила Маркова.

— Считайте, что мы уже перескочили.

— Ну-ка…

— Звонил я в бюро находок. Ни в таксопарк, ни в городское никто не обращался за баяном…