В небольшой горенке у Жени сперва в глазах зарябило: ковры да коврики, старые, с капустными синими розами, толстыми павами, кривоногими оленями и полногрудыми рыжекудрыми девицами. И только потом он заметил, какая восхитительная, безукоризненная чистота кругом: ни на одной из многочисленных безделушек, что стоят на высоком комоде, ни пылинки, сияла перламутром шкатулочка, украшенная затейливыми ракушками, топорщился накрахмаленный голубоватый от свежести тюль…
А хозяйка все смотрела на Женю, не отводя глаз, и вдруг заплакала: тихо, без всхлипов, просто слезы медленно потянулись по сдобным, но уже дрябловатым щекам.
— Да что вы! — огорчился Женя. — Ну зачем вы так? Я просто хотел повидать Виталия Петровича Сюлюкова — и все.
— Кого ж еще? — вздохнула женщина и крепко утерла лицо. — К кому же еще сюда милиция придет? Только зря вы, ей-богу! Устраивается он на работу, устраивается! Рабочим, в «стекляшку», угол Раздольной и Большой Рабочей. Мы же днями в тот район переезжаем. А пока он пошел бутылки сдавать. Ей-богу!
— Да я по другому вопросу, — начал объяснять Женя. — Но я все равно рад, что он устраивается на работу. Это, вероятно, ваш сын?
— Сын… — Она кивнула в сторону, где на стене висела фотография в некрасивой коричневой рамочке: мальчик лет семи в матроске, наголо подстриженный, только чубчик на лбу, как заплатка. Трудно было представить себе этого грустного мальчика с рваной раной на шее, и Женя уточнил:
— Нам из больниц сообщают обо всех травмах, полученных в драках. Вот мне бы и хотелось узнать, что вчера случилось с вашим сыном, как он был ранен.
— Ранен? — испугалась женщина. — Куда ранен?
— Простите, — озадачился он. — Как ваше имя-отчество?
— Вера Федоровна я, Сюлюкова.
— Вера Федоровна, нам вчера сообщили, что вчера, в результате драки, ваш сын получил рваную рану шеи…
— Ах это! — Она всплеснула руками. — Рана! Да разве ж это рана?! Рана — это когда ножом пырнут или из пистолета подстрелят. А Виталик просто порезал шею. Правда, крови много было, он испугался, потому и «скорую» вызывать бегали, а теперь завязали шею — и все.
— Не в терминах дело, — согласился Женя. — Как же и когда все это было, вчера?
— Вчера у моего мужика, Петра Васильевича, он слесарем работает в ЖЭУ-25, именины были. Гости уже разошлись, мы трое пили чай.
— В котором часу это было? — перебил Женя.
— Да где-то около девяти, — подумав, сказала она. — Программа «Время» еще не начиналась. Как вдруг заявился Толик Муравьев. Этот наш сооед и дружок Виталика. Он тут живет, через пять дворов. Ну, конечно, я его к столу пригласила. А он уже был выпивши и как-то совсем сразу опьянел. Заспорили они с Виталиком…
— Из-за чего?
— Да я не слушала, я как раз отошла, а Петр телевизор смотрел. А те слово за слово — и вспыхнули порохом. Что-то Виталик ему не так сказал — Толик его в нос и хрястнул. Виталик на стол опрокинулся, а там бутылка пустая упала на стакан, а Виталик сверху. Толик такое дело увидел, баян схватил — да был и весь вышел.
Жене показалось, что над ухом у него что-то внезапно зазвенело. Он даже дернулся:
— Какой баян?
— Толика баян, Муравьева. Они с Виталиком третьего дня ходили на свадьбу к Виталикову дружку, Славке Гурьянову, так Толик там играл, а потом, после свадьбы, заходили к нам — он баян и забыл.
— Это его баян, собственный?
— Откуда у него! Господи! Когда приехал за своей гармошкой, сказал, что в прокате брал.
— Чего же ради ему было приезжать? Вы же говорили, что он рядом живет. Или он с работы заехал? На чем, кстати, он приезжал?
— Говорил, на такси. Все волновался, что счетчик мотает. Просто так, покататься, наверное, решил. Ведь и вправду, рядом живет. А что до работы, так нигде он не работает. Уже недели три. Сперва устраивался в магазин, тут, неподалеку, да украл ящик водки. Заведующая пожалела — только аванс забрала, а заявлять на него не стала.
— Значит, Муравьев не работает. На какие же деньги он на такси разъезжает?
— Чего не знаю, того не знаю! — скрестила руки на груди Вера Федоровна. — Сказал Толик, мол, катаюсь, а про деньги не говорил. Занял поди. Хотя у кого ему занимать — считай, со всех пособирал уже.
— Он и вам должен? — спросил Женя. — И вам тоже?
Ему то хотелось вскочить и бежать к телефону, сообщать Марковой, что, кажется, проясняется насчет баяна и кое-чего другого, но не мог же он просто так прервать разговор: неудобно, да и надо побольше про этого Толика разузнать.
— Я Ж говорю, у всех на нашей улице позанимал уже. Отец у него инвалид, пенсию получает, хотя и маленькую, а Толик-то святым духом жить не может!
— Так чем же он долги отдавал!
— Чем, чем! — Вера Федоровна снисходительно посмотрела на Женю и передернула круглыми плечами. — Да ничем! Некоторые скандалили с ним из-за этого, но они больше новые, кто недавно здесь живет, а мы Толика с малолетства знаем: хоть и уверены — не вернет, а все равно даем.
— Хороший, видно, человек? — постарался понимающе и сочувственно спросить Женя, изнемогая от нетерпения.