Следствие поручено мне

— Да? А по-моему, вы начали над этим думать сразу же, как только узнали про выигрыш Светланы. Кстати, как вы оказались там вместе с ней?

— Уж не полагаете ли вы, что я предчувствовал ее выигрыш и потому напросился в попутчики? Нет, это как раз то первое совпадение, о каком вы говорили. Светлана мне проходу не давала. И в этот день я согласился прогуляться вместе с ней только для того, чтобы дать ей отпор без унижающих ее свидетелей. У нас в заводоуправлении не стены, а бумага.

— Да, — перебила Маркова, — а потом, когда Светлана развернула билетик «Спринта», намерения у вас резко изменились.

Толстоедов поморщился.

— Вы согласились снизойти до нее. И Светлана получила подтверждение своей теории о продажности некоторых мужчин.

— Не кажется ли вам… — Нервное лицо Толстоедова побагровело.

— Не кажется! — ответила Маркова. — Вы убедили Светлану не говорить о выигрыше пока ни одной душе, даже сестре. Но она все-таки не удержалась и намекнула — сначала Зое, а потом вахтеру на проходной. Могу себе представить, как вы нервничали, дожидаясь конца рабочего дня. Ведь если бы Светлана проболталась хоть одному человеку! Вечером вы увели ее через пролом в ограде на квартиру Сюлюкова, куда уже сбегали раньше и договорились, что там никого не будет. Мать Сюлюкова была в больнице. Он покорно ушел. А Светлана, думаю, радовалась тогда не только деньгам. Главным выигрышем для нее в тот день были вы. — Маркова перевела дыхание, с отвращением глядя в глаза Толстоедова. Теперь они казались ей не просто светлыми, но прозрачными до белизны. Вот когда он начинает бояться… Но еще не признается даже себе в этом. — Вы могли бы убить ее еще у Сюлюкова. Но куда девать тело? Думаю, задушить ее и подбросить труп на шоссе вы решили сразу, но не было никакой гарантии, что тело окажется изуродованным настолько, что не будет заметен след от удавки. Наверное, эта мысль очень беспокоила вас. Но терять времени было нельзя. Вы предложили Светлане проводить ее до остановки более кратким путем, через овраг. В осиновой рощице остановились. Наверное, вы обняли и поцеловали Светлану… На прощание. И сквозь кустарник увидели пустой автомобиль, освещенный изнутри. Фантастическая удача, подумали вы. Удар в висок — и Светлана потеряла сознание. Потом вы воспользовались ее шарфом. Он вам и в машине пригодился, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Шарф вы где-то выбросили потом…

— Да не носить же его на память! — подал голоо Толстоедов. — Черт! Похоже, я перестарался. Интеллект подвел. Слишком все сложно… Если бы я просто ударил ее по голове, а потом — под машину… вам было бы труднее докопаться…

Маркова спрятала руки под стол. Помолчала.

— Светила луна. Вы обыскали карманы пальто Иванчихиной еще в роще. Забрали билет, но не заметили, как выпала заклейка. Вы вообще не заметили, как Светлана сунула ее в карман. Обычно их сразу выбрасывают. Итак, заклейку вы потеряли, а мы ее заметили.

А уж потом, Виктор Степанович, вы действовали точно по схеме «преступник-интеллектуал». Правда, засуетились с выигрышем: поняли, что из-за Головко вам плохо придется, и если не получить деньги, то они от вас уплывут. Старый знакомый Сюлюков вам помог, потому что даже жене не доверили бы вы эти деньги. Они нужны были вам лично. Лично вы считали себя вправе на них.

Смугловатое лицо Толстоедова мрачнело на глазах.

— Нескромный вопрос можно? — спросил он.

— Попробуйте, если не слишком уж нескромный.

— Все улики сначала были против Головко и его дружка. За каким чертом вы развели эту бодягу? Нет ведь им разницы, за таксиста «вышку» поиметь или еще и за Иванчихину. Пуля, как говорит наш уважаемый фронтовик Пашков, не разбирает. И вам бы хлопот без меня меньше было, да и мне… Зачем же?..

Женя подумал, что наивно было бы надеяться найти на лице Толстоедова особое клеймо, которое определяет принадлежность к страшному клану убийц. Совсем другой он вроде бы, чем Муравьев и Головко. Вот ведь — сидит человек как человек. И усмехается, и собой владеет преотлично, хотя не может не понимать, что, как писали в романах про шпионов, его «игра окончена». Но при том при всем он искренне пытается защитить себя, свое право на это убийство. И даже видит некую несправедливость судьбы, что вот, совпало же так, что вышли-таки на него, арестовали, хотя он словно бы выше этого в своем праве. И хоть страшно ему: ведь уже все против него — однако выпячивает он это проклятое право свое, тешится им, лелеет его все еще, надеется на собственную исключительность, оттого и спрашивает с этой отвратительной, Трусливой усмешечкой: зачем, дескать? Ведь все еще признает он за собой право не только перечеркнуть жизнь Светланы, но и подобных ему Муравьева и Головко. А что же Маркова молчит? Как она ответит на это гнусное, подлое «зачем»?

— Работа такая, наверное, — помедлив, сказала Татьяна Васильевна. — В этом все дело. Чтобы справедливость восторжествовала.

— Да? — издевательски протянул Толстоедов. — Справедливость — цель вашей работы?